Бульбаш что-то строчил в блокноте, у него стерся грифель, и он расковырял карандаш ногтем. Я было удивился: почему бы не взять ручку, чтобы так не мучиться? А потом вспомнил – наша старая гвардия тоже предпочитала чернильным и гелевым навороченным ручкам простые карандаши. Как бы крута ни была канцелярия, чернила могли вытечь или, наоборот, высохнуть. Ручка могла промокнуть, сломаться, перестать писать, просто следуя закону вселенской подлости. А дешевый простой карандаш был незаменим и практически неубиваем.
– А это что такое? – размышления не мешали мне внимательно разглядывать окрестности, и я приметил у кучи веток с козой какую-то маленькую размокшую коробку.
Подошел ближе, нагнулся, раздумывая, брать ли эту дрянь в руки. Потом все же аккуратно поднял и тут же инстинктивно отбросил в сторону. Коробочка оказалась нестандартной, но очень знакомой формы: кто-то, обладающий нездоровой тягой к странным развлечениям, изготовил миниатюрный картонный гробик. Внутри него были набиты тряпки, из которых с намокшей и начавшей расползаться от сырости фотографии на меня смотрело лицо женщины. Улыбающейся и щурящейся от солнца. Но с учетом всей этой кладбищенской атмосферы улыбка виделась мне мрачным оскалом.
– Леня! – позвал я фотографа. – Иди-ка сюда! Сделай снимок и постарайся запечатлеть лицо. Нам надо будет найти эту женщину.
– Тьфу ты! – в сердцах выругался Фельдман, когда подошел ближе и увидел страшненькую коробочку. – Вот что в голове у того, кто так делает?
– Маргарин, Леня, – я покачал головой. – Если хотя бы он есть. Интересно, почему милиция это не забрала?
– Скорее всего, пропустили, – предположила Соня. – Тут все-таки их много валялось, могли не заметить.
– Может, и так, – Бульбаш выпустил струю дыма. – А может, просто не стали брать.
– Почему это? – изумился я.
– Так ведь преступления как такового нет, – Виталий Николаевич показательно развел руками. – Козу ведь убили, не человека. И гробы эти мелкие – скорее дурацкая шутка. Хулиганка и вандализм.
«И жестокое обращение с животными», – хотел было добавить я, но вовремя вспомнил, что в уголовном кодексе СССР такой статьи не было. А вот ненормальных, у которых в голове черт знает что, их уже хватало. И сейчас, в этом времени, в Ростовской области еще разгуливает Чикатило, а в Подмосковье – Фишер. С ними советской милиции еще предстоит схлестнуться по-настоящему, а пока в Союзе даже нет такого понятия как «серия». Серийный убийца. И кто знает, как далеко может зайти сумасшедший, который клепает миниатюрные гробики, кладет в них фотки людей и забивает животных среди могил?
– Если преступления нет, то это вовсе не значит, что оно не планируется! – я был возмущен. – Может, это угроза? Как черная метка! Вдруг эти психи от коз перейдут к человеческим жертвоприношениям?
– Семеныч, вот ты разошелся, – попытался меня успокоить Бульбаш. – Какие жертвоприношения? Здесь? В Андроповске?
– Смотрите, тут кинжал, – неожиданно воскликнул Леня, который в поисках удачных ракурсов отошел довольно-таки далеко от изначального места съемки.
Мы с Бульбашом закончили перепалку и одновременно вместе с Соней повернулись к нему. Фотограф стоял, наклонившись, над кучей прелой листвы под кладбищенской яблоней, и что-то брезгливо, но сосредоточенно рассматривал. Я с неожиданной для доставшегося мне обрюзгшего тела ловкостью подбежал к нему и посмотрел туда, куда Леня указал пальцем.
Среди начавшей разлагаться листвы и впрямь затерялся кинжал. Короткий и загнутый, словно звериный коготь. А вертикальная рукоятка, как у штопора для открывания бутылок, напоминала формой то ли морского конька, то ли…
– Это что, черт? – удивленно воскликнул Бульбаш, подойдя поближе и тоже наклонившись.
– Нет, – рядом встала Соня. – Это демон. Похож на те статуи, которые в детском доме…
– В поселке Лесозаготовителей? – понимающе уточнил Фельдман.
– Ага, тот самый, – кивнула девушка.
В моем времени поселок Лесозаготовителей давно расселили. А детский дом из старой усадьбы переехал в новое здание после пожара, который случился в конце восьмидесятых. В две тысячи двадцать четвертом от старого дворянского гнезда остались только стены с рухнувшими перекрытиями… Никто там ничего путного не делал, и усадьба больше тридцати лет просто гнила, разрушалась, превращаясь в очередной памятник человеческому бескультурью.
– На нем кровь, – отметил я, аккуратно раздвинув ветви подобранной поблизости палочкой.
Кривой кинжал с рукояткой в виде оскалившегося демона выглядел и впрямь мерзко. Судя по всему, именно им и убили несчастную козу, а потом выбросили в мусор немного дальше от места преступления, явно понимая, что милиция такое дело расследовать не будет. Во всяком случае сыщики вряд ли искали бы по всему кладбищу орудие убийства козы. В какой-то мере их можно было понять – выглядело все это отвратительно, но не опасно. А вот портрет человека в миниатюрном гробике – это попахивало либо чертовщиной, либо идиотизмом с бытовой магией, либо…