Примером именно такого случая была апелляция виконта Беарна Гастона VII. Беарн – полунезависимая область в Пиренеях на границе с Наваррой и Арагоном. В XII в. находился в вассальной зависимости от арагонской короны, а в 1240 г. Гастон VII признал сюзеренитет английского короля. Основной политической целью его при этом, по-видимому, была борьба за независимость (по крайней мере фактическую). Слабость позиций Генриха III сулила в этом смысле хорошие перспективы. Продолжая свои политические маневры, Гастон Беарнский принял затем сторону кастильского короля Альфонса X, который в 50-х гг. XIII в. возобновил притязания Кастилии на Гасконь. Энергичные действия Эдуарда I в 70-х гг. по укреплению английских позиций на юго-западе вызвали открытое сопротивление признанного лидера гасконской оппозиции. Он дерзнул представить в парижский парламент жалобу на самого короля. Борьба с непокорным вассалом отняла у Эдуарда I немало времени и энергии. Дело дошло до временного заключения Гастона VII в Вестминстер и конфискации его владений. Лишь в 1274 г. Гастон Беарнский был официально прощен, а в 1279 г. английский король возвратил ему его владения. В те же годы не прекращался поток апелляций в Париж и от менее известных лиц.
Напряженная ситуация в Гаскони, превратившейся в постоянный очаг англо-французских противоречий, вызвала в эти же годы усиление внимания соперничающих монархий к странам Пиренейского полуострова. Не оставалось сомнений в том, что рано или поздно французский юго-запад станет причиной и местом очередного военного конфликта между Англией и Францией. Позиция пиренейских государств должна была в таком случае приобрести огромное значение. В то же время, как было показано выше, растущие противоречия между ними толкали правителей стран Пиренейского полуострова на поиски потенциальных союзников за Пиренеями. В 70-х гг. интересы Кастилии и Арагона столкнулись в борьбе за корону Наварры, где после смерти короля Энрике I единственной наследницей оставалась его трехлетняя дочь. Кастильская монархия претендовала на присоединение Наварры на основе древних вассальных связей, Арагон – на основе завещания одного из прежних наваррских королей. Но вопрос уже не мог решиться в пределах Пиренейского полуострова, так как еще в первой половине XIII в. пиренейские страны вступили в политические контакты с Англией и Францией и фактически оказались в сфере развития англо-французских противоречий. Формой борьбы за влияние в Наварре и Кастилии стали династические споры.
В начале 70-х гг. Эдуард I добился соглашения о браке наследницы престола Наварры и своего старшего сына. Это намечало перспективу политической переориентации маленького королевства, которое с 30-х гг. XIII в. находилось под влиянием Франции. Французская монархия немедленно начала сопротивляться этим династическим планам и сумела добиться их изменения. После смерти малолетнего английского принца наследница наваррской короны была просватана за сына Филиппа III (будущего Филиппа IV). Предотвратив угрозу ослабления французского влияния в Наварре, Филипп III вступил в борьбу с кастильским королем Альфонсом X, который намеревался обойти династические права жены своего умершего старшего сына, племянницы Людовика IX. В 1276 г. в Кастилию и Наварру были введены французские войска. Впервые Франция действовала на международной арене так жестко, откровенно утверждая свое политическое влияние силой оружия. Английская монархия, естественно, не могла остаться в стороне от происходящего. Правда, она действовала лишь дипломатическими средствами, но характер предпринимаемых Англией шагов не оставлял сомнений относительно их антифранцузской направленности. В разгар восстания в Наварре против вмешательства Франции Эдуард I вступил в переговоры с наваррским двором. В то время как французские войска еще находились в Кастилии, Эдуард I и Альфонс X официально подтвердили урегулирование всех англо-кастильских противоречий 50-х гг. Этот явный намек на возможность английской поддержки Кастилии наверняка оказал влияние на позицию Франции, которая уже в конце 1276 г. начала склоняться к мирному урегулированию отношений с Кастилией. Эдуард I официально приветствовал такой поворот событий, традиционно связав это с интересами всего «христианского мира».