Главная ошибка Ельцина

Напомню, как Ельцин воспринял идеи Гайдара. По словам Геннадия Бурбулиса, тогдашней правой руки президента, когда стало ясно, что топтание на месте становится губительным для страны, было решено создать несколько параллельных групп, поставив перед ними задачу разработать внятную программу экономических реформ. В этом направлении работали группа Сабурова, группа Гайдара… Продолжались и контакты с Явлинским... Главным основанием для выдвижения Гайдара на роль ведущего реформатора стали итоги работы его группы. Он, так сказать, выиграл конкурс.

Впрочем, сам Ельцин вспоминает об этом несколько иначе. Да, на стол ему легли различные "концепции, программы", из которых надо было выбрать наиболее подходящую. Да, госсекретарь Геннадий Бурбулис советовал ему остановиться на программе Гайдара. Однако решающими для президента стали иные мотивы:

"Гайдар, прежде всего, поразил своей уверенностью. Причем это не была уверенность нахала или уверенность просто сильного, энергичного человека, каких много в моем окружении. Нет, это была совершенно другая уверенность. Сразу было видно, что Гайдар… очень независимый человек, с огромным внутренним, непоказным чувством собственного достоинства. То есть интеллигент, который, в отличие от административного дурака, не будет прятать своих сомнений, своих размышлений, своей слабости, но будет при этом идти до конца в отстаивании принципов, потому что… это его собственные принципы, его мысли, выношенные и выстраданные. Было видно, что он не будет юлить. Это для меня было неоценимо…"

Всякий, кто когда-либо сталкивался с Егором Тимуровичем, подтвердит, что это совершенно точная его характеристика. Но речь здесь не об этом: вариант реформ, предложенный Гайдаром, Ельцин выбрал не потому, что признал этот вариант лучшим, а по той причине, что ПОВЕРИЛ ЧЕЛОВЕКУ, который его предложил.

Политик должен быть эффективным

-- Конечно, Ельцин -- талантливый политик, -- продолжает наш разговор Егор Гайдар. -- А талантливый политик не может существовать, если он не эффективен. То есть если он не умеет мобилизовывать общественную поддержку. Особенно тогда, когда это критически важно. Поэтому, естественно, он должен адресоваться к тому обществу, которое есть. В кругу интеллектуалов мы можем бесконечно дискутировать о ключевых стратегических вопросах развития ситуации в России. У меня есть много знакомых и друзей, которые высказывают крайне интересное для меня и вообще стратегически верное мнение по этим вопросам, но среди них нет ни одного, кто был бы способен получить такую электоральную поддержку, которую, допустим, получил Ельцин в Москве в 1989 году, -- 90 процентов.

Я возражаю моему собеседнику: 90 процентов Ельцин набрал тогда по московскому территориальному округу на выборах народных депутатов; ему противостоял гендиректор ЗИЛа Браков -- фигура, поддерживаемая официальными властями: то были первые многопартийные выборы, и, естественно, избиратели с треском провалили кремлевского ставленника Бракова, но это еще не говорит о 90-процентном рейтинге Ельцина. В целом по России поддержка Бориса Николаевич была существенно меньше: ее пик, который пришелся на президентские выборы 12 июня 1991 года, составлял около 57 процентов (чуть раньше, по опросам, у него было 60 процентов).

-- Те первые президентские выборы, -- возражает мне Гайдар, -- проходили в условиях, когда государственный аппарат был не в руках Ельцина. А в руках тех, кто делал все, что можно, чтобы его не избрали. Против Ельцина работала вся государственная пропагандистская машина. Людям рассказывали, какой он пьяница, что он делал во время визита в Вашингтон… Это была мощная пропагандистская машина, которая считалась очень приличной в мире. Она вся действовала против него. И вот когда вся официальная пропаганда, весь государственный аппарат страны, в которой 75 лет существовал тоталитарный режим, работает против тебя, а ты получаешь 57 процентов, -- это впечатляющий результат.

Он отвергал коммунистические традиции

Я возвращаю разговор к вопросу о том, что все-таки двигало Ельциным в его реформаторской деятельности -- тяготение к мессианству или, прежде всего, действительно желание дать стране свободу, утвердить демократию?