Судебный исполнитель сообщил о том, что Анна Федоровна Махнева скончалась 5 февраля сего года, ровно через месяц после написания этого письма. Он сообщил ошеломленной Глаше, что большая часть имущества Махневых была распродана за долги, которые произвел Владимир Иванович еще при жизни. Оказалось, что пять деревень были заложены им у государства под внушительные кредиты. После смерти барыни многое пошло «с молотка». На продажу выставлены господские дома. В одном из домов в настоящее время проживает бывшая горничная Махневых, а ныне распорядительница и опекунша всего имения – Варвара Петровна Акиньшина (та самая Петровна). Она в настоящий момент и ведает «выкупом» оставшихся крестьян и распоряжается осиротевшим хозяйством.
– Глафира Сергеевна, к сожалению, от завещанного вам имущества осталась лишь малая часть. Вот, эта шкатулка с драгоценностями вашей тети. А также несколько тысяч ассигнациями. Мы еще произведем проверку и ревизию долгов Махневых. Возможно, там были некоторые нарушения со стороны госпожи Акиньшиной. В этом нам предстоит детально разобраться.
Глашины руки приняли увесистую серебряную шкатулку, инкрустированную резьбой и мелкими рубинами. Она открыла ее. Глазам предстало несколько жемчужных ожерелий, пять колец, пара брошек и золотой крестик, завернутый в бумагу. На этой бумаге было написано:
Руки поднесли крест к губам, она почувствовала соленый привкус. Глаша целовала заветный крестик и безутешно плакала.
Ровно через неделю дорожный экипаж привез ее в знакомые края. Стоял душистый май. Точно такой же звонкий май, какой был тогда, когда она впервые приехала к Махневым. Кажется, что ничего не изменилось, но между тем пролетела целая жизнь. Прежде чем пойти к поместью, Глафира решила посетить местную церковь и помолиться за упокой усопших. Она долго стояла у иконы Христа и Девы Марии и оплакивала души своих близких родственников. Яркий свет восковых свечей прыгал и дрожал от набегающих слез.
Выйдя из церкви, она шла по дорожке, взгляд наткнулся на плохоодетую, оборванную, сгорбленную нищенку, которая сидела у церковного забора и, вытянув правую руку, просила подаяние.
– Подайте, Христа ради, на пропитание, – заунывно клянчила женщина.