Глас в нощи

Спирток ему стишок про зайца пропел, не очень скромный. И вдруг, стемнело, как сумерки. Вытянулись на взлобок — и ахнули. Вон чего зайцы всполошились: буран. Прямо стеной туча, да ка-ка-я..! И так дохнуло… как в грудь колуном всадило. За садами, за взлобком-то, нам не видно было, а тут сразу и… представление, как в театре. И прямо в лицо, сечет. Померкло, заволокло… одним словом — «буря мглою небо кроет»… помните, у Толстого парень из Пульсена-христоматии. Самое то. Поземка пошла, побежали белые вьюнки-юрки, как пуганые зайцы… завертело, завыло, и в бок, и сверху, и… свету божьего не видать.

Власка опять: «ба-рин… назад, может, лучше… юра какая взялась… вон они, зайцы то!..» До Вздвиженок пять верст, прямая дорога, — шпарь! Такое легкомыслие. А я знавал бураны наши степные, но тут, прямо, какое-то непонятное легкомыслие. И Спирток, руки потирает, крякает: вот, сейчас тряхнем под кулебячку, согреемся, с девицами потанцуем. А тут своя пляска пошла, так хватило, как иглами по бокам, насквозь. Степные бураны наши и новый тулуп пронижут, а на нас будто кисейка только. Спирток уж плясать начал, в холостых ботиках. И доха-то у него по швам поролась. — «А не вернуться ли», — говорит, — «что-то меня цыганским потом прохватывать начало…» Запросишься. — «Ворочай, Власка», — говорю, — Бог с ней и с кулебякой. Тот поворотил и… — «да где ж дорога-то?: — спрашивает. Нет дороги. За какие-нибудь двадцать минут попали мы в ад кромешный, в живую тьму. Как в театре: повернул кто-то ручку, трык!.. — кончилось освещение, тьма и тьма. Ночь — и грозящая музыка бурана. Ну, будто сон… Только-только садами ехали, солнышко золотилось в сучьях, вот-вот весенняя музыка начнется… — а тут..! куда-то движемся, в пустоту.

Промоины, овражки, по тряске слышно. Думаю — дубовый косячок найти, оттуда можно определиться, «Прибытково» мое в трех верстах, под изволок, лошади бы учуяли… — нет никакого дубнячка-кустика. Сооброжаю: промоины, трясет нас… это мы влево забираем, на Касогово — вправо надо. Велел правей. Власка мой тоже согласился: верно, на Касогово забрали. По ветру определиться? А ветер со всех концов, самая разъехидная крутень, вертит, несет, сечет, и мелко-мелко, едкой снеговой пылью, секущей, острой. И по-шло… будто совками в рыло, горстями, как из кулей… в груди как ножами роет, кончился воздух, дышать нечем, одна пустота ломучая. Ужасное это ощущение, когда кровь разламывает все ткани, кости, — кольями грудь ломает. Стало мне жутковато: в глазах зайцы, и такое, знаете, ми-стическое чувство, будто это не просто стихия разыгралась, а что-то живое, злое, сбивающее, гонящее. И как бы мне приоткрылся «таинственный лик вещей»: кто-то за ними кроется.

Сколько мы так вертелись… утерялся смысл времени. Минуты ли, часы ли, — будто выехали давно-давно. Вынимаю часы — не вижу. И пальцы закалели. Слышу — Власка мой что-то хлюпает, уши все потирает рукавицей, — «Ба-рин, ми-ленький…» — никогда так не говорил, — «замерзаю, варежки не взял, голые рукавицы… и снутри не греет, тюрьки только похлебал с хлебушком». Парнишка — сразу и заслабел. Втащил я его в санки, сам сел править. А куда — не знаю. И догадало меня опять на часы взглянуть: как-нибудь спичку чиркну, увижу время. Снял замшевую теплую перчатку, полез за спичками… хвать! — обронил перчатку. Где найти, в миг замело сугробом. Не усидишь: стегает, пригибает.

Засунул руку, повернулся лицом к саням. А там Спирток ботиками выплясывает, ругает Власку: все сено ногами затолок. А где там сено, — все снегом завалило. Насунул я Власкины рукавицы, а они как кора, смерзлись, тепла не держат. Руки онемели, вожжи у меня выпали, и думаю, — пропадем, вот она гибель-то, совсем просто. И оттого, что казалось простым и непременным, — стало жутко.

Говорю Спиртоку — а ведь пропадем мы! А он, циник, еще острит: «скверно, без подготовки приходится… а главное до кулебячки-то не доедем». И понял я, что — «без подготовки», прямо отсюда — туда. И тут, впервые в жизни, подумалось: «как же я так и не собрался все обдумать, столько еще надо разрешить, тех вопросов… о Боге, о бытии, о — будущем. Есть — или ничего? От этого и жутко стало, что «без подготовки», сразу, как на внезапном экзамене, и будет присутствовать «сам министр». И вдруг — кинуло к лошадям!

Помню, ткнулся в мокрую шерсть и полетел куда-то — ляпп! — как в приятный пух. Мелькнуло: как же я так и не собрался все обдумать, столько еще надо разрешить, тех вопросов… о Боге, о бытии, о — будущем «вот оно, самое то..?» А совсем нестрашно. И тут же понял, что это еще не то, а в овраг свалились, в пуховый снег. И лошади ничего, удачно.

Спирток зовет: «Жив, ямщик удалой..? чорт тебя побери… глаз я выколол, с твоей правкой!.. Приехали к кулебяке, лопай!» Циник.

Сползлись, сидим, ничего не видим. А Спирток сучком веку разорвал, в куст попал. Говорю — снежком примачивай. — «Да что снежком, теперь бы чинной или полынной…» И так вышло у него аппетитно — под всеми ложечками засосало.