Гламорама

— И что ты съела? — бормочу я безразлично, махнув рукой Фредерике, которая надувает губки и косит глазами, словно я младенец или очень большая кукла.

— Я не ела, Виктор, болело. О Боже, ты меня никогда не слушаешь!

— Я пошутил, зайка. Это шутка. Я всегда внимательно тебя слушаю. — Она смотрит на меня, ожидая продолжения. — Итак, у тебя болела нога и — я все правильно понял? — Она продолжает смотреть на меня. — Ну, ладно, ладно, не сердись, реальность постоянно ускользает от меня… — Я затягиваюсь еще раз, нервно поглядывая на нее. — Ита-а-к, ты завтра снимаешься, гм, для ролика. А что это за ролик? — Пауза. — Ну, ты, типа, голая в нем будешь или как? — Пауза, еще одна затяжка, затем я выпускаю дым, склонив голову набок, чтобы он не попал ей в глаза. — Ну, что там за дела? — Она продолжает молча смотреть на меня. — Ну, так как — голая или… эээ… нет?

— Зачем тебе это? — спрашивает она отрывисто. — Какая разница?

— Зайка, зайка, зайка. В последний раз, когда ты снималась, ты танцевала на крыше автомобиля в одном бюстгальтере. Зайка, зайка, зайка… — Я горестно качаю головой. — Я мечусь в холодном поту от тревоги.

— Виктор, сколько раз ты снимался в рекламе плавок? А еще тебя снимали для этой эротической книги Мадонны. Господи, да ты был в той самой рекламе Versace, где — я не ошибаюсь? — вроде бы просматривалась твоя лобковая растительность?

— Да, но Мадонна не включила мои снимки в книгу — и, скажем, слава богу. К тому же существует огромная разница между моей лобковой растительностью — которая, кстати, была высветлена — и твоими сиськами, зайка. О Боже, я тебя умоляю, забудь этот разговор, я не понимаю, к чему ты все это вспомнила…

— Это называется политикой двойного стандарта, Виктор.

— Двойного стандарта? — Я затягиваюсь еще раз, уже не смакуя, и говорю, немного подобрев: — По крайней мере я не снимался для «Piaygirl».

— С чем тебя и поздравляю. Но не из-за меня, а из-за твоего отца. Так что не лицемерь.

— А мне нравится лицемерить.

И я пожимаю плечами с завидной непринужденностью.

— Все это очень мило для семилетнего мальчишки, но ты на двадцать лет старше — иначе как задержкой в развитии это уже не назовешь.

— Дорогая, у меня просто кризис. Диджей Мика исчезла, завтра у меня адский денек, с «Коматозниками 2» — сплошная муть и туман — кто знает, какого хрена здесь вообще происходит. Билл принимает меня за какого-то Дагби, а ты же знаешь, сколько времени я, блин, убил, чтобы привести этот сценарий в приличный вид…

— А как дела с рекламой картофельных чипсов?

— Зайка, зайка, зайка… Прыгать по пляжу, затем положить в рот «Pringle», а затем изобразить восторг — и все почему? — да потому что, он, блин, он с пряностями? Нет, солнышко. — И мой стон наполняет кабинку. — Кстати, у тебя нет визина?

— Это работа, Виктор, — отвечает Хлое. — Это деньги.

— Я вообще думаю, что я сделал большую ошибку, подписавшись с СМ. Помнишь жуткую историю, которую ты мне рассказывала про Майка Овица?

— Какую еще жуткую историю?

— Помнишь, тебя пригласили встретиться со всеми этими важными шишками из СМ вроде Боба Букмена и Джея Махони на просмотре в зале на бульваре Уилшир; фильм оказался новенькой копией «Тора! Тора! Тора!»[22], и все время просмотра они смеялись! Ты что, не помнишь, как ты мне это рассказывала?

— Ах, Виктор, — вздыхает Хлое, которая даже не слушает меня. — Я была позавчера с Лорен в Сохо, и мы обедали в «Zoe», и тут кто-то подошел ко мне и сказал: «Ой, вы так похожи на Хлое Бирнс!»

— А ты ему в ответ: «Да как вы смеете?» — спрашиваю я, глядя на нее украдкой.

— А я сказала: «Да? Правда?»

— Похоже, позавчера у тебя был, эээ, не очень насыщенный день, — поперхнувшись дымом, я хватаюсь за шампанское. — А кто эта Лорен?

— Виктор, ты совсем меня не слушаешь.

— Не надо, солнышко, брось! Когда ты была молода, и твое сердце было открыто, ты говорила: «Живи и давай жить другим». — Я замолкаю, еще раз затягиваюсь косяком и продолжаю. — Ты же помнишь еще? Ты же помнишь еще? Ты же помнишь еще?[23]

Я снова кашляю, изо рта у меня идет дым.

— Ты разговариваешь не со мной, — говорит Хлое сурово, пожалуй, вкладывая в эту фразу слишком много чувства. — Смотришь-то ты на меня, но разговариваешь не со мной.

— Зайка, я твой самый большой фанат, — говорю я, — и я утверждаю это, находясь практически в здравом уме и трезвой памяти.

— Смотри-ка, заговорил совсем как взрослый!

Новые Девочки Дня пропархивают мимо нашей кабинки, нервно посматривая на Хлое, — одна из них ест на ходу палочку с фиолетовой сахарной ватой, направляясь приплясывать перед входом в туалет. Я замечаю, что у Хлое на лице такое выражение, словно она случайно выпила какую-то гадость или съела несвежее сашими.

— Не надо, солнышко, брось! Ты что, хочешь закончить жизнь на овечьей ферме в Австралии и доить гребаных динго? Провести остаток своих дней в Интернете, отвечая на электронную почту? Я тебя умоляю! Воспрянь духом!

Длинная пауза, а затем:

— Доить… динго?

— Большинство этих девушек закончили не больше восьми классов.