Дома Егора никого не было, видимо все сейчас были у Кольки дома. Тошнота не прекращалась, а сытость так и не проходила, не было ни малейшего намёка на голод. Егор подошёл к зеркалу, что стояло в комнате матери на столике и, опустившись на колени, посмотрел на себя. Что-то не так было в его внешности. Те же русые волосы, тот же взгляд из-под чёлки, но всё это было словно… чужим. Проводя рукой по лицу он только что осознал, что не чувствует своих прикосновений. Высовывая язык, дразня своё отражение, он не чувствовал языка во рту, а моргая, не ощущал, как смыкаются глаза. Даже взяв в охапку свои волосы, и что есть силы, дёрнув за них, он не ощутил боль! Дрожа всем телом, он отставил зеркало в сторону и, усевшись на полу поджав ноги к самому подбородку, вдруг начал вспоминать. Он не знал, что ему нужно было вспомнить, но сердце и голова Егора хором кричали: «Вспомни! Вспомни кто ты!» Егор сопротивлялся этим мыслям. Как можно вспоминать своё имя, если он знает, что его зовут… Иван… Иван! Дрожь в теле не утихала. Подползая к кровати, мальчик вскарабкался на её и свернувшись в клубочек, вдруг завыл, кусая кулак у руки и слёзы градом посыпались на его щёки… Его зовут – Иван!…
***
Неурожайный год, наполненный засухой и болезнью скота, закончился лютой зимой. Морозы стояли такие, что стволы берёз не выдерживали холода, ломаясь пополам, как под ударом колуна. Метели сменяли бураны, тем на смену снова приходили метели, и не было конца этим дням. Николай и Ольга, родители десятилетнего сына Ивана, собирались в лес, навозить на санях дров домой. Всё лето ушло на борьбу с засухой, и заготовить дров на зиму удалось немного. Приходилось иногда выходить в лес, когда не было ветра и набирать там хвороста. Мальчику наказали сидеть дома, топить избу остатками поленьев и следить, чтоб собака Жучка, трёхгодовалая псина, что жила теперь дома из-за холода хоть иногда выходила на улицу по её требованию. Оставили сыну котелок с варёной картошкой, и ушли, как сказали, до вечера. Чтобы как-то ускорить время ожидания, мальчик начал играть с собакой, которая очень приветливо относилась к такому занятию. Но игры хватило не больше чем на час, и грусть вновь овладела настроением Ивана. Подбросив в печь несколько поленьев, мальчик сел на табурет около окна, оттаял дыханием на стекле маленькое пятнышко и стал смотреть в него как в дверной глазок в ожидании родителей. Вскоре, напряжённые глаза мальчика сомкнулись, и он уснул.
Проснулся Иван от того, что Жучка громко царапала когтями деревянную дверь избы. Дом изрядно подстыл и Ваня, поеживаясь, подошёл к печи. Около неё лежало с десяток поленьев, а сама она была холодная как окно, возле которого проспал Иван. А ведь ему уже снилось, что отец пришёл домой и растопил печь так сильно, что вокруг начал таять снег.
Надев отцовскую фуфайку и валенки с шапкой-ушанкой, Ваня плечом надавил на дверь. Открываясь с трудом, она как лопата собрала собой изрядный сугроб снега и открылась лишь наполовину. Этого хватило, чтобы выбежать Жучке на улицу. Уже светало, и мороз заметно усиливался, царапая лицо, словно наждачной бумагой. Снега было почти по пояс и бледные тучи, что хмурясь, опускались на берёзовую рощу, говорили о том, что его будет ещё больше. Жучка отсутствовала минут двадцать, после чего, забежала домой, тряся лапами и залезла, поскуливая под стол. Иван захлопнул за ней дверь и вошёл в избу.
В животе урчало. Чтоб приготовить себе еду, нужно было растопить печь, а чтобы её растопить, нужно было из полешка настругать лучины. Ваня взял топор, что лежал около поленьев и принялся его стругать. Опилки, что получились, он закинул в печь, а сверху втиснул в печь дрова. Зажечь получилось только пятую спичку, но опилки, прогорев, быстро потухли. Мальчик подошёл к мешку с картошкой, взял одну и, потерев её как яблоко о рукав, принялся грызть. Картошка была съедена, но голод не затих. Хотелось чего-то горячего. Иван залез под стол к собаке и, обняв её прилёг рядом:
– Терпи Жучка, атаманом будешь… К вечеру родители придут, наедимся…
… Пятый день без родителей, еды и тепла, убил в мальчике моральную устойчивость и веру в лучшее. Тоску и страх подстёгивала нескончаемая метель, что держала весь дом в кромешной тьме из-за залепленных снегом окон и морозных узоров, в которых Ваня видел лишь смерть с косой да чертей, что устроили эту погоду. Жучка уже, не играла – заваленная снегом дверь не давала ей возможность выйти на прогулку, а холод и голод превратили её в настоящую волчицу. Она лаяла и огрызалась на Ваню, даже когда он просто проходил мимо, а однажды, по-вражьи, укусила его за ногу. Мальчик отгородился от собаки за печкой, сдвинув к ней шкаф, а верх печи забросал разным шмотьём и табуретами. Около стены он сделал импровизированный топчан, который обложил родительскими фуфайками и одеялами. Там он и жил. Не вылезая наружу, а Жучка пронзительно выла на весь дом от неимоверного голода.