Гладиаторы

– Истинная свобода, – объяснял Катон, – заключается в одной добродетели, она есть самая главная мудрость, а истинное рабство – результат порока. Страсть и разум – антиподы; а поскольку Природой правит бессмертный Разум, инстинкты и низкие желания неестественны. Сброд, против которого мы сейчас воюем, движим животными побуждениями, а значит, враждебен Разуму и Природе. Но и среди нас живо зло. Наши праотцы знали, как жить просто, в согласии с Природой; мы же погрязли в изнеженности, пороке и излишествах. Если Рим и дальше будет идти этим пагубным путем, нас ждет неминуемое поражение.

Красс внимательно слушал, кивая и регулярно отправляя в рот горсть сухих фруктов.

– Ты прав, республика обречена, – молвил он, астматически сопя. – Ее уже погубили пороки и излишества. А знаешь ли ты, из какого корня произрастает все это?

– Из презрения человечества к естественным добродетелям, – с готовностью ответил молодой болтун и хотел продолжить, но был остановлен жестом пухлой руки Красса

– Извини, – проговорил он. – Корень всякой порочности – в заниженной земельной ренте и падении экспорта.

– Об этом я ничего не знаю, – сказал Катон. – Во времена моего прадеда…

– Извини, – снова перебил его Красс. – Думаешь, стал бы Лукулл множить свои дурацкие рыбные пруды, если бы выращивать пшеницу было выгоднее? Думаешь, стала бы наша аристократия так безумно транжирить средства на цирковые игрища, если бы их можно было с выгодой вложить в сельское хозяйство, как это было во времена твоего досточтимого прадеда? Но с тех пор земельная рента сократилась до такой степени, что растить хлеб в Италии стало невыгодно. Вот тебе причина упадка нашего крестьянства и хлынувшего в города потока нищих; вот почему римский капитал перестал приносить прибыль и не может более обеспечивать людей работой. Неудивительно, что им приходится либо нищенствовать, либо грабить.

– Причина этого – в моральном падении людей! – вскричал Катон Младший. – Они уклоняются от труда, предпочитая перебиваться на подачки, толкаться на улицах и слушать демагогов. Дисциплина, закон и порядок праотцев – вот что нам необходимо.

– Извини. Дисциплина, закон и порядок – все это прекрасно, но от аграрного кризиса, то есть от падения земельной ренты, они не спасут. Знаешь ли ты, в чем причина этого падения?

– Нет, – признался Катон, еще пуще краснея прыщами на лице – следствием праведного образа жизни. – Никогда не забивал себе этим голову.

– Тем хуже, – пробормотал Красс, наслаждаясь своим лакомством. – Большое упущение для молодого философа и будущего политика. Я объясню, какая тут связь, и ты увидишь, насколько это полезнее твоего Антипатра из Тира вместе со всем стоицизмом. Если заглянуть в платежный баланс Римского государства, то станет ясно, что мы продаем за границу только вино и масло, а покупаем все на свете, от зерна до рабочей силы, то есть рабов, и всех мыслимых предметов роскоши. Как, по-твоему, Рим расплачивается за этот колоссальный перевес импорта над экспортом?

– Деньгами, я полагаю, – сказал Катон. – Серебром.

– Неверно. – Красс выплюнул косточку от финика. – В Италии не так много серебряных рудников. Главный фокус Рима – это бесплатный ввоз товаров из колоний. Иными словами, все, что экспортируют в Рим наши недостойные азиатские подданные, кредитуется под налоги, которые там собирают. То есть мы получаем все за просто так – и, как ни странно, именно от этого гибнем. Риму невыгодно что-либо производить: крестьяне не могут конкурировать с дешевым заморским зерном, ремесленники – с дешевым рабским трудом. Вот почему половина свободных людей нынче не имеет работы, а рабов в Италии вдвое больше, чем свободных. Рим превратился в буквальном смысле в государство-паразита, в «мирового вампира», если прибегнуть к метафоре одного из молодых поэтов. Работа в Италии уже никого не соблазняет, вот наше производство и не развивается; земледельческие орудия варваров-галлов значительно превосходят наши, в большей части наших провинций производство обогнало наше; все, что мы сумели изобрести, – стенобитные орудия и приспособления для азартных игр. Если поставки зерна из-за морей почему-то прервутся, то у нас разразится голод, как уже случилось два года назад, а где голод – там бунт. Когда зерно поступает исправно, мы в нем тонем, и хороший урожай превращается в проклятие для крестьянина: он вынужден продать свое поле и податься в столицу, чтобы получать милостыню в виде зерна, которое он уже не может производить сам. Разве все это устройство – не сплошное безумие?

Красс откинулся на подушках и взял новую горсть фиников. Саркастически щурясь, он наблюдал за худым юнцом, ерзающим на месте. Катон все сильнее краснел.

– Я никогда не размышлял на эти темы, – заявил он упрямо. – Неужели они, по-твоему, настолько важны? Разве все дело не в моральном совершенствовании, не в духе государства? В былые времена…

Но Красс был непреклонен.