Гладиатор

Чеченец знает это еще во чреве матери. Родившись на свет и набравшись сил, он легко отнимает жизнь у другого человека, потому что уверен: он повелевает смертью. К тому же умирать так же естественно, как и жить...

"...И эти тоже ошибаются... - в голове Ивана из потока отрывочных мыслей и ассоциаций возникала одна, главная мысль. - Смертью нельзя повелевать, так же как нельзя приказать солнцу погаснуть!.."

Он остановился, поднял глаза на солнце и заорал что-то - дико и хрипло, невнятно, но повелевающе.

И так же хрипло засмеялся.

"...Смерть надо любить так же, как солнце, дождь или ветер. Смерти надо помогать, а не торопить ее, не заставлять делать то, чего она не хочет или не может сделать... Они не знали этого, - подумал он о тех, кого убил час назад, - и поэтому умерли. Я это знал, и поэтому они не смогли меня убить... Я победил этот народ!" - заключил он.

И люди, живущие в долине, перестали его интересовать.

***

...Он прошел мимо селений в долине, даже не вспомнив о них. Тропа повернула вправо, а он шагнул прямо, к виднеющейся впереди автомобильной дороге.

Иван не знал толком, в какой именно точке Чечни он находится, мог только предполагать, что где-то на юге. Сзади, за горами, - Грузия, справа Дагестан. Впереди - Россия, Ставрополье. Что там слева, он не помнил...

Выйдя на дорогу, Иван пошел налево. Если бы он повернул направо, дорога привела бы его к селению в долине, а оно Ивана не интересовало. Куда он идет, Иван не знал, да и не думал об этом. Он направился к западу, хотя цель его пути, казалось бы, находилась на севере. Но и цели своей он не осознавал, двигаясь вперед чисто инстинктивно.

Через полчаса он наткнулся на обгоревшие "Жигули", стоявшие поперек дороги. Над рулем склонилась какая-то темная масса, в которой с трудом можно было угадать водителя. Метрах в десяти от еще коптящей дымком машины лежал полураздетый труп. Сапоги и одежду с него содрали, оставив только бриджи офицерского покроя. Иван остановился над ним.

- Стой, - услышал он позади себя тихий, но явно взволнованный голос. Сойди с дороги и двигай в кусты.

Иван сошел с обочины и направился к кустам, откуда, как он уже понял, и раздался голос.

- Стой, - услышал он опять. - Теперь налево и вон в тот орешник...

В орешнике, повернувшись, он увидел молоденького лейтенанта с "макаровым" в руке.

- Фу, бля, - русский! - облегченно выдохнул тот, рассмотрев Иваново лицо. - Ты кто такой? Куда идешь? Как зовут? Садись, бля, что стоишь!

- Иван, - хрипло ответил Иван одним словом на все вопросы.

- Чего голый-то? Из плена, что ли, идешь?

Иван промолчал.

- Ты чего тут сидишь? - так и не ответив на вопрос лейтенанта, спросил в свою очередь он.

- Машину, бля, расстреляли. Санька убили. Видел Санька на дороге? Убили Санька. Водилу тоже. Я, бля, еле выскочить успел... Ну, ничего. Мы еще вернемся. Там, впереди, станица, бля... Я их, бля, черножопых... - лейтенант скрипнул зубами. - За нами "Урал" шел, со взводом. Где ж они, суки, застряли? Мы и вырвались-то всего чуть-чуть...

Иван сидел молча.

- Слушай, чем это, бля, от тебя воняет? Обосрался, что ли? - Лейтенант хохотнул. - Не сри, брат. Мы их кровушки еще попьем...

Иван молчал. Он не чувствовал ни обиды, ни раздражения - только невыносимую скуку неосознанного существования, которой так и несло от этого сидящего перед ним пушечного мяса...

- Щас наши подъедут. Пушку мы тебе найдем. Отомстим, бля. За Санька. За тебя.

- Не понось, - ответил Иван. - Я эту войну закончил.

Лейтенантик напрягся.

Иван взглянул на него... И впервые разглядел и отметил про себя в глазах кандидата в покойники тот особенный блеск, который потом часто видел в глазах людей за считанные секунды до их смерти...

- Ты что же, сука... А за Санька?

Глаза лейтенанта побелели. Он поднял свой ПМ и вновь наставил его на Ивана.

Иван уже знал, что будет дальше. Сейчас он ответит лейтенанту. А потом тот будет нажимать на спуск. И это движение его сгибающегося пальца будет длиться долго, бесконечно долго. В течение этих почти остановленных близостью смерти, растянутых мгновений Иван, испытывая восторг от близости своей возлюбленной, сделает три движения и отберет жизнь у этого человека.

- Бросил ты Санька, - сказал Иван. - И дрищешь сейчас своим страхом. Ты мертвый солдат. Падаль.

Произнося эти слова, Иван ждал того момента, когда указательный палец правой руки лейтенанта начнет движение, и время остановится.

Лейтенанту, в его полном неведении ритма смерти, казалось, что он сейчас просто нажмет на спуск и застрелит этого вонючего дезертира. И будет дальше ждать свой взвод, предвкушая, как его автоматчики ворвутся в станицу и искрошат чеченцев в капусту, мстя за Санька, за собственный лейтенантов страх, за его унижение, пусть только перед самим собой...