Гладиатор. Возвращение

- В том, что ты попала по-крупному, Полина, и скрываешь это от меня. Закупила огромную партию контрафактного вина, которое пришлось вывезти на помойку. Если бы опять не вмешался отец, и на штрафы бы влетела, и, возможно, на уголовную ответственность, а ещё такой разразился бы скандал, что бизнес твой пришлось бы однозначно прикрыть.

- Какой же ты злой, Алекс, - толкает она стол, расплёскивая кофе, а потом уходит к окну. - Такой же, как и твой отец. Ни жалости, ни сострадания, ни сочувствия. Это же он снабдил тебя этой информацией? - она не поворачивается. Я не отвечаю. Впрочем, она и сама знает ответ. - Да, я наделала много глупостей после смерти мужа. Но не моя вина, что меня обманули.

- Не важно, не хватило тебе опыта управления такой сложной компанией, обманули тебя или ты просто слишком азартная, а потому постоянно ввязываешься невесть во что. Важнее факты. Эта история плюс ещё несколько подобных, но мельче, и в бюджете твоей компании стала зиять огромная брешь, которую срочно надо чем-то заделать.

- Да, такое бывает в бизнесе, тебе ли не знать, - разворачивается она, опирается на подоконник. Опять скрещивает руки на груди. - Или пан, или пропал. Только это решается элементарно. Могу продать большую часть коллекции. Да любой банк даст мне кредит.

- Коллекция - это будущее твоего сына, это вложения, которые приносят прибыль, их трогать нельзя. Кредиты надо отдавать, да ещё с процентами, - встаю, чтобы расположиться с ней рядом у окна. - А твоя кредитная история и так не блещет. Может, поэтому тебе в голову пришла гениальная мысль - использовать меня?

- Тебя?! - О, сколько наигранного высокомерного презрения! - Да, я тебя даже не знала.

- Правда? - столь же искренне разыгрываю удивление. - Зато, когда узнала, быстренько сообразила, как взять меня в оборот.

- Это как же? - и снова презрительное передёргивание плечами.

- Может, ты мне расскажешь? - делаю слабую попытку, но знаю, что тщетную.

- Нет, нет, я хочу это послушать.

- Легко, - равнодушно пожимаю плечами. - О том, что человек я небедный, а наследников у меня нет, ты, конечно, смекнула быстро. Жена бросила и укатила в неизвестном направлении. Значит, брак трещит по швам. Значит, чуть-чуть надави - и развод неизбежен. И больше ни детей, ни матери. Только отец. А тот, по счастливой случайности, и твой отец тоже. Значит после моей смерти всё достанется семье. Я тебя заинтересовал именно как источник дохода. И вовсе не испугал как возможный претендент на твоё наследство. Там и наследовать нечего. Отец - чиновник, причём, до педантичности честный. И всё, что у них есть, - дом, записанный на мать, что мне не родная, да довольно скромная для твоих запросов на счетах отца сумма, позволяющая им жить безбедно. И больше ничего, - я развожу руками, подводя итог. - Вот такая она, сестринская любовь.

- Считаешь, это я хотела тебя убить? - сколько оскорблённой добродетели в этом голосе. Сколько достоинства.

Я понятия не имею, правда ли всё то, что я сказал. Но уверен: она всё равно не сознается. Пусть просто знает: что бы она ни задумала, я глаз с неё не спущу.

- Увы, это был Громилов, - усмехаюсь. - Да и я на тот момент был ещё женат. Пришлось бы делиться даже тем, что у меня осталось. Хотя, как сказала моя жена, с твоей одержимостью, наверно, ты смогла бы и убить. Только зачем довольствоваться частью, если можно получить всё? И ты решила втереться в доверие. И, собственно, разрушить мой брак, который в твои планы никак не входил, - я иду к столу и возвращаюсь с принесённой папкой. Кладу её на подоконник перед Полиной. - Так что вот. Я разведён. Ты своего добилась, вышло ли это по твоей воле или нет.

Она молчит, и гримасы сменяются на её лице одна хлеще другой. То она кривит губы набок, то вытягивает их трубочкой, поджимает, выпячивает, потом морщит нос, пока долго и тяжело о чём-то думает. А потом шумно выдыхает, словно подводя своим раздумьям итог.

- Господи, как же вы мне дороги со своей паранойей, - швыряет она папку на пол, но не зло, а презрительно, как грязную тряпку. - И ты, и твой отец. Со своей вечной подозрительностью, с необоснованными обвинениями. С недоверием к женскому уму, с высокомерной снисходительностью к нашей слабости. А ещё с нетерпимостью к чужим ошибкам.

- Давай только без этих показных слёз. Я совершенно к ним невосприимчив.

- Не дождёшься, Берг, - испепеляет она меня взглядом. - И пусть я знаю: всё, что скажу, ты так же, как и твой папаша, потом используешь против меня, но я всё же скажу. Это всё лажа, Алекс.

Она ждёт моей реакции, но я лишь равнодушно пожимаю плечами.

Всё это на самом деле может быть и ерундой. В том виде, как это сложил я, в пазле действительно не хватает деталей. Но ведь это может быть и правдой, просто не столь грубо по-мужски слепленной, а сложенной мягче, изящнее, тоньше женскими руками. Именно так, изысканно и красиво, могла бы всё организовать Полина. Но, как я и предполагал, она решила всё отвергать.