Гладиатор по крови

Воспользовавшись возможностью, парфянин бежал в горы, по которым бродил два дня, не имея крохи во рту, постепенно становясь голодней и голоднее, пока, наконец, не наткнулся на гладиатора и его банду рабов. Сперва он довольствовался теми объедками, которые ему доставались, и намеревался вернуться к побережью и пробраться украдкой на борт уходящего на восток корабля. Но за это время он успел подружиться с гладиатором. В этом человеке было нечто такое, что напомнило парфянину о господине, которому он служил на родине: неистребимая аура властности и не знающей препятствий решимости. Как только гладиатор узнал о его врачебном опыте, парфянина попросили остаться с рабами и заняться их лечением. Впервые в жизни ему предложили выбор, и, оценивая новизну ситуации, решая собственную судьбу, он заметил на себе прямой взгляд гладиатора, дожидавшегося ответа. И в этот самый момент парфянин понял, что выбор сделан.

В последовавшие дни банда гладиатора росла как на дрожжах, к ней присоединялись новые рабы, молившие о возможности с оружием в руках поквитаться с бывшими господами. Гладиатор принимал всех, отделяя способных сражаться. Остальных он отсылал на вершину большого плоского холма, служившего рабам базой. Подступы к вершине уже были защищены рвами и палисадами, и тысячи рабов поселились на нем в грубых укрытиях или просто под открытым небом. Невзирая на все трудности и не оставлявший всех страх пред римскими солдатами и поимкой, они были счастливы и наслаждались каждым проведенным на свободе днем.

Парфянин наклонился к ране, внимательно обследуя ее. Трех стежков будет достаточно, чтобы сшить поврежденную мышцу. Еще девять или десять потребуется, чтобы стянуть рану, решил он, поднимая глаза.

— Будет больно. Ты готов, Аякс?

— Приступай.

Гладиатор остался стоять, а хирург наклонился вперед и ткнул иглой в рану, соединяя два края мышцы. Пронзив мускул, он надавил иглой дальше, делая стежок за стежком, и, наконец, завязал узлом остаток нити и обрезал ее. Он посмотрел вверх.

— Нормально?

Аякс кивнул, не отводя взгляда стальных глаз от раскинувшейся внизу панорамы. Омытый теплым утренним светом, он стоял на краю скалы, поднимавшейся над узкой расщелиной. Солнце встало уже с час назад, и первые лучи его уже проникали в недра теснины, освещая трупы римских солдат, лежавших — кто разбросав руки, кто скорчившись — возле узкой тропы. С ними мешались лошадиные трупы и тела сотен рабов, сражавшихся с попавшими в засаду римлянами. Битва была кровавой, Аякс еще не мог изгнать ее сцены из памяти. Отчаянной храбрости его людей противостояла броня, оружие и военное искусство римлян. Последнего из врагов поймали и убили перед самым рассветом. Теперь его люди избавляли убитых от всего, что могло послужить нуждам его растущей армии. Еще вчера взбунтовавшиеся были вооружены разного рода мечами, ножами, косами, копьями, вилами и топорами. Теперь у них появилось полное вооружение, и Аякс знал, как им пользоваться. Некоторые из его людей также были гладиаторами, и они уже начали учить лучших среди рабов военному делу. Те, в свой черед, передадут полученные знания другим рабам; прежде чем закончится месяц, в его распоряжении будут тысячи бойцов, и ничто тогда не сможет стать на пути восстания.

Он вздрогнул, когда хирург свел вместе открытые края раны и, пропустив иголку сквозь кожу, ловко натянул нить, прежде чем провести иглу сквозь плоть в противоположном направлении. Боль была жгучей, однако, стиснув зубы, Аякс старался не выдать свои страдания. Боль свидетельствует о жизни, говорил его первый учитель в гладиаторской школе возле Брундизия.[35] Умение терпеть боль есть мера мужа, продолжил тренер, обходя строй новобранцев и ударяя каждого из них в лицо. Дергавшихся или скуливших он бил снова и снова, пока они не падали в крови на землю. На следующий день он повторил упражнение, на следующий за ним — тоже, и к концу первых десяти дней все они научились принимать удары с каменными выражениями на лицах.

Поэтому Аякс стоял как неприступная скала, пока парфянин неспешно зашивал его рану, и не глядел вниз, пока сам хирург не встал с иглой в окровавленных пальцах, другой рукой потянувшись к тряпке из своей сумки.

— Ну, вот и всё. Вечером я снова посмотрю твою рану. И постарайся сегодня не слишком перенапрягать ногу: шов может разойтись.

Гладиатор — что было не в его привычке — улыбнулся:

— Сегодня ее напрягать незачем, Кярим. Рабы добыли свою победу; будем праздновать ее. Перевязав свои раны и похоронив убитых, мы возвратимся в свой стан. Заколем стадо коз, зажарим их, устроим пир, достойный богов.

— Чьих богов? Моих или твоих?

Аякс рассмеялся и хлопнул парфянина по плечу:

— Не твоих, и не моих, а может, и твоих, и моих. Какая разница? Пока мы свободные люди, кому интересно, в каких богов мы веруем? Жизнь и так хороша, но еще более сладкой ее делает поражение этих ублюдков-римлян.

— Да, — Кярим кивнул, насухо вытирая руки тряпкой и глядя на распростертые внизу тела. Он недолго помолчал. — Как жаль, что этот мальчик…