Она сидит на диване перед камином и греется. Вся ее одежда мокрая до нитки. Мокрая настолько, что повторяет каждый контур ее тела. И лишь теперь я вспоминаю, насколько она раньше казалась мне сексуальной.
Ее слипшиеся мокрые волосы, прилипшие к лицу, казались мокрыми даже не от дождя, а от слез, которые, бьюсь об заклад, имели место быть. Она плакала. Это точно.
Но, едва я произношу ее имя, как она вскакивает, словно провинившаяся ученица при виде учителя. Разворачивается и смотрит на меня. Ее трясет, и она готова разрыдаться. Обнимает себя за плечи то ли от холода, то ли от волнения, и продолжает смотреть на меня. Я слышу, как Боб закрывает за мной дверь.
— Вы мне диван намочили, — говорю я, снимая прямо на пороге свои сапоги, чтобы не нести в дом грязь. Туфли мисс Флауэрс тоже остались на пороге, но уже были очищены от грязи. Нина постаралась, я полагаю.
— Прости, Маркус, — она посмотрела на диван, воспринимая мои слова всерьез и, кажется, расстроилась еще сильнее, хотя дальше было уже попросту некуда. Потому я закатываю глаза.
— Я просто… пошутил. Это Вы простите, глупая шутка, — я иду к ней, хотя мечтаю избавиться от грязной одежды и нырнуть в ванну. — Как Вы узнали, где я живу?
— Джимми… сказал, — и ее губы дрожат. Затем она кривится, жмурится, и рот искривляется в гримасе боли и чудовищной скорби.
— Вот черт, — шепчу я, глядя в спину уходящего на второй этаж Боба. — Только не плачьте, мисс Флауэрс.
Я зачем-то иду к ней, вот только не знаю, зачем. Обнять ее? Похлопать по спине? Что?
— Спенсер, — она мотает головой и хмыкает, — те дети… они…
— Их бы бросили к животным, если бы я…
— Я знаю! — кричит она и бросается на меня. Крепко обнимает, прижимаясь ко мне всем телом. Щекой я чувствую ее мокрые волосы, а грудью — ее хрупкую, прильнувшую ко мне, не менее мокрую, фигуру. Ее руки обвивают мою шею, но не нежно, а крепко. Именно так, как делают люди, когда им очень больно.
Не зная, что делать, я решаю тоже ее немного приобнять, хотя мне и было чудовищно неловко. Я совсем слегка кладу руки ей чуть ниже лопаток, и она тут же отстраняется и отбегает на три шага, чуть было не попав ногой в камин.
— Прости, я… я сама не своя. Не знаю, что на меня нашло, я… — она мотает головой. — Я хотела пойти домой, но… но я просто… не могу, Маркус! Понимаешь? Не могу там находиться!
Я сглатываю.
— Там все… все там напоминает мне… наводит на мысли…
Кажется, она и правда начинает сдавать. Она теребит свои мокрые волосы, переминается с одной ноги на другую, не знает, куда деть взгляд.
— Вам предлагали сухую одежду, ужин и горячую ванну? — спокойно спрашиваю я. Она недолго думает, затем кивает.
— Тогда почему Вы?..
— Это… как-то… неуместно. Разве нет? — она смотрит мне прямо в глаза. Между нами где-то десять лет разницы. Но сейчас она совершенно не кажется мне более умудренной опытом, более мудрой и умной наставницей. Именно сейчас она кажется мне чудовищно тупой.
— Уместно заработать пневмонию?
Она неуверенно, стоя с раскрытым ртом, пожимает плечами. Снова обнимает себя за плечи.
— Нина! — кричу я, и она тут же сбегает со второго этажа.
— Да, господин?
— Чистую одежду нашей гостье, горячую ванну и горячий ужин.
— Слушаюсь, господин.
— И еще, — останавливаю я Нину, которая уже почти подошла к лестнице, — приготовь четвертую спальню. Сегодня она ночует здесь. С этого момента будешь исполнять ее прихоти, как и мои, хорошо?
— Конечно, господин.
И теперь она поднимается наверх, чтобы начать выполнять мои поручения.
— Маркус, это…
— Все нормально, мисс Флауэрс, — я позволяю себе немного улыбнуться, чтобы дать ей понять, что все хорошо.
— Тогда, — она сглатывает, — просто Элеонор. Никакой я теперь тебе не учитель.
***
После того, как Нина в ванне вымыла меня мочалкой, я направился в свою спальню, опоясанный полотенцем. Шел, задумавшись, и потому чуть не подпрыгнул, когда встретился взглядом с мисс Флауэрс.
Она сидела на кровати, тоже закрытая полотенцем (но повыше, чем я), и с мокрыми волосами, обрамлявшие изумительные белые плечи. Но если внизу, на первом этаже, ее волосы были мокрыми от дождя, то теперь эта самая мокрота была иного характера… теперь она была чистой.
— Вот черт! Извините! — я хотел было покинуть спальню мисс Флауэрс, в которую, как мне показалось, забрел задумавшись, как внезапно осознал, что вовсе не ошибся. — Э… мисс Флауэрс…
…
— Элеонор, — поправляет она. — Пожалуйста, ничего не подумай.
— А что тут можно подумать? — я хмурюсь. Начинает казаться, что полотенце не в полной мере меня скрывает. Становится как-то…
— Я взрослая женщина, Маркус. И понимаю, что каждый чертов день здесь может стать последним. Я только и делаю, что рыдаю в подушку все то время, что мы находимся здесь. Я думала повешаться и утопиться, но не смогла себя заставить…
— Мисс Флаурс…