Для зороастрийцев Митра был наряду с Ахура Маздой Премудрым Господом и Варуной, Сыном вод, одним из грех верховных властителей (ахура) иранского пантеона. Будучи соратником Хшатра Ваирйа (Шахревара), одного из семи Амэша Спэнта и охранника неба, он имел связь с солнцем и сопровождал души праведников в рай. Одним из компаньонов Митры был бог Вэрэтрагна — Победа, вместе с которым он внимательно осматривал небо в поиске добра и зла. Авестийское слово «митра» означает также «контракт».
В этом контексте неудивительно, что этот чужеродный бог внушал определенную симпатию римским солдатам, находившимся вдали от их родины и семьи, до такой степени, что они дошли до того, что стали ему поклоняться. Фраза Sol invictus (непобедимое Солнце) является обращением к богу в римском митраизме. То, что особенно привлекало этих солдат в митраизме, так это было чувство товарищества и обещание загробной жизни. Согласно Плутарху, культ Митры был введен в Италии сицилийскими пиратами. Мистерии цикла Митры главным образом проводились вне Ирана. До сих пор ни одного храма Митры не было обнаружено в Иране. Уже в I в. до н.э. известно о первом религиозном братстве сочувствующих солдат Помпея, и культ Митры в римской армии достиг апогея своей популярности, начиная с эпохи Коммода (180—192 гг.). Можно сказать, митраизм проложил дорогу для христианства (и манихейства). Интересно, что митраизм и христианство имеют некоторые сходные элементы, такие, как вера в загробную жизнь и воскрешение, проведение ритуальных церемоний с вином и хлебом, символизирующими тело и кровь бога, священные воскресенья с проведением служб, посвященных богу, празднование рождения бога 25 декабря и т.д.
Сторонники митраизма полагали, что души людей спускались в мир при рождении, при этом приходилось снова следовать через семь дверей (соответствующих семи ступеням посвящения, от согах — ворон до pater — отец). Церемонии возглавлялись священниками, которые именовались Patres Sacro- rum, Отцами священных мистерий, и проводились в гротах или храмах. Они сопровождались ударами в барабаны и бубны, а также снятием покрывала со статуи Митры. Один из обрядов культа Митры, первоначально бывший чужеродным для этого культа, предполагал в качестве жертвы быка.
В течение почти тысячелетия, с начала ахеменидской эпохи (VI в. до н.э.) до последней трети сасанидской эпохи (VI в. н.э.), Древняя Персия была главным образом обществом устной традиции. Мифы древних иранцев демонстрируют даже некоторое недоверие по отношению к написанному слову, так как письменность не считается даром богов, но чем-то, вырванным у демонов. Письменность долгое время оставалась привилегией писцов на службе у царя и господствующего класса или священников. Эламитские таблички в ахеменидскую эпоху, как и арабо-персидские тексты в сасанидскую эпоху, позволяют фиксировать существование множества писцов с самой разной специализацией. В то же время письменная литература была мало развитые старинные рукописи редко были подписаны авторами. Прежде всего письменность использовалось для административных и экономических целей: это подтверждают архивы, обнаруженные археологами. Но с течением времени религиозное влияние на письменное слово усилилось. В III в. н.э., другими словами, задолго до маздеистов (зороастрийцев сасанидской эпохи), Мани был первым, кто признал значимость записывания своего учения.
В культуре, где письменность была привилегией меньшинства, процветало искусство аэдов, называвшихся в Иране в парфянскую эпоху gosan. Они, по-
хоже, были одновременно бродячими актерами, музыкантами и певцами, которые рассказывали о подвигах царей и древних героев. После появления арабов этот род устного художественного творчества все в меньшей степени отвечал вкусам и ожиданиям людей, и постепенно профессия аэда исчезла, чтобы уступить место поэтам-писателям, которые столь сильно способствовали расширению известности классической персидской литературы. Но уже в IV в. н.э. все изменилось: письменность распространилась практически повсюду и даже маздеист- ские священники решили наконец записать «Авесту», передаваемую устно в течение более чем полутора тысячелетий. Важным показателем нового места, занимаемого письменностью в иранском обществе и в сознании священников, являются многочисленные маздеистские труды, в большинстве своем датируемые постсасанидской эпохой. Они приписывают создание письменности и, соответственно, запись «Авесты», Зороастру или его ученикам. Появление ислама, другой религии, имеющей книги, несомненно ускорило движение в этом направлении. К концу сасанидский эпохи обучение чтению и письму является частью воспитания священников и молодых аристократов (и не только тех, кто принадлежит к высшей знати и воспитывается при дворе, а также дехкан, мелкой знати).