Гюго

Дно большого города с его закоулками и тайниками освещал в своих произведениях писатель Эжен Сю. Его роман «Парижские тайны», выходивший выпусками в 1842–1843 годах, имел шумный успех. Конечно, Эжену Сю далеко до философских и социальных глубин Бальзака, но его романы-фельетоны, порой сентиментальные, порой авантюрные, рассчитанные на широкую публику, тоже несут в себе протест и содержат гуманные идеи.

Виктор Гюго, погружаясь в работу над социальным романом, мог опираться на живой опыт современников. И он не отвергал этого опыта, но, конечно, не собирался никому подражать.

Он скажет свое слово, и скажет его по-своему. Вступительные главы романа уже созданы. Жюльетта принялась за переписку.

* * *

22 февраля 1846 года Гюго идет на утреннее заседание Палаты пэров. Холодный солнечный день. Поэт торопится, но невольно замедляет шаг при виде человека, необычайно похожего на главного героя его романа.

Два полицейских ведут этого человека под конвоем. Он бледен, худ, мрачен. Еще молод, нет и тридцати лет. На нем холщовые панталоны, короткая блуза, деревянные башмаки на босу ногу. Растрепанная голова не покрыта. В руках коврига хлеба. Кругом говорят, что он украл ее, за то его и взяли. Полицейские останавливаются; один из них заходит в какой-то магазин, другой остается стеречь арестованного. Тут же, у входа в магазин, стоит карета с герцогским гербом; через окно ее видно, как холеная женщина в бархате, откинувшись на спинку сиденья, играет с нарядным розовым ребенком. Богатство проходит мимо бедности.

Словопрения в палате кажутся Гюго после всех этих мыслей о жизни очень далекими от нее. Те же праздноболтающие, что осудили когда-то Барбеса, заседают и теперь. Удастся ли ему принести здесь какую-нибудь пользу? Как и прежде, писатель вне партий и группировок. Хочет ратовать в одиночку за высокую человечность, за права угнетенных классов и народов, за отмену смертной казни, за свободу писателя.

19 марта Гюго произнес свою первую речь в Палате пэров. Он выступил в защиту Польши, призывая Францию — родину революции — вступиться за польских патриотов, поднявших в Кракове восстание. Речь встречена в палате холодно. Не найдет она отклика и в правительственных кругах. Францией правят отнюдь не гуманисты, подобные Гюго. Министр Гизо не выступит против Священного Союза. Монархи и их приспешники вершат свою волю в Европе. Восстания в Кракове и в Галиции зверски подавлены. Краков присоединен к Австрии с согласия России и Пруссии.

Гизо противится реформам и внутри страны, «Обогащайтесь, господа, и вы станете избирателями», — отвечает он на требования провести реформу избирательного права. И горсточка господ обогащается вовсю. Растут состояния миллионеров, а государство в постоянном долгу у Ротшильдов, у биржевых игроков, у мошенников.

Да ведь те же мошенники сидят и в министерстве и в Палате пэров. Министры сами акционеры компании по строительству железных дорог, которые прокладываются за счет государства. Министр общественных работ Тэст изобличен во взяточничестве. На всю страну гремит скандальный процесс пэров-аферистов Пармантье и Кюбьера. Они подкупали чиновников, чтоб добиться концессии на соляные копи. Гюго сначала не хотел верить этому, но факты убеждают.

Династия Ротшильдов правит Францией. Богачи наживаются, а бедняков становится все больше. Неурожаи. Налоги. Массовое разорение. Нищета. В Бюзансе в 1847 году вспыхивает голодный бунт, зачинщиков его приговаривают к смертной казни. Рабочие бастуют. Мелкие торговцы терпят банкротство один за другим.

Могут ли в такой обстановке претвориться в жизнь мечты писателя о благе, о славе Франции?

14 июня 1847 года Гюго снова на трибуне Палаты пэров. Он вступается за политических эмигрантов, за изгнанную семью Бонапартов. «Изгнанники превращаются в претендентов», — говорит Гюго. Вернуть изгнанным принцам их гражданские права — это значит лишить их политического значения, полагает он. «Угроза исходит теперь не со стороны принцев… Хотите вы знать, в чем сегодня состоит действительная опасность?.. Обратите взгляд не в сторону принцев, а в сторону масс, в сторону многочисленных трудящихся классов… Я обращаюсь к правительству с суровым предостережением: недопустимо, чтобы народ страдал! Недопустимо, чтобы народ голодал! Это серьезный вопрос, в нем-то и заключена опасность… Все интриги всех претендентов не смогут заставить самого незаметного из ваших солдат сменить кокарду, а удары вил в Бюзансе могут разверзнуть перед вами бездну!»

Тысяча восемьсот сорок восьмой

В городе как будто праздник, но праздник грозный. Прибой толп. Ураган звуков. «Марсельеза» несется со всех сторон, сливается с барабанным боем, с ружейной пальбой, с криками «Долой!».

— Долой Гизо! Долой династию Ротшильдов!