Гюго

Стоим мы слепо пред Судьбою,
Не нам сорвать с неё покров...
Я не своё тебе открою,
Но бред пророческий духов...

Ещё нам далеко до цели,
Гроза ревёт, гроза растёт, —
И вот — в железной колыбели,
В громах родится Новый год...

Черты его ужасно-строги,
Кровь на руках и на челе...
Но не одни войны тревоги
Несёт он миру на земле!

Не просто будет он воитель,
Не исполнитель Божьих кар, —
Он совершит, как поздний мститель,
Давно обдуманный удар...

Для битв он послан и расправы,
С собой несёт он два меча:
Один — сражений меч кровавый,
Другой — секиру палача.

Но для кого?.. Одна ли выя,
Народ ли целый обречён?..
Слова неясны роковые,
И смутен замогильный сон...

Но даже спустя 35 лет Лев Толстой был вынужден написать комедию «Плоды просвещения», в которых высмеивал упорное нежелание расставаться с медиумами и духами.

В изгнании Гюго испытал прилив творческих сил, выгодно отличаясь в этом отношении от людей своего поколения. Мюссе давно уже почти ничего не писал и умирал в беспробудном пьянстве и разврате. Виньи в меланхолии то укрывался в своём поместье в Аквитании, то жил уединённо в Париже и не печатал ничего нового. Оба поддерживали Наполеона III. Ламартин первые годы после революции много писал ради заработка, но его творчество уже не достигало прежнего уровня. О нём стремительно забывали. Он умер последним — в 1869-м, за шесть лет до него, в 1863-м, скончался Виньи, а самым первым — самый молодой из них — Мюссе в 1857-м. Дюма, которого Гюго ставил очень высоко, недаром он упомянул его вместе с Мюссе и Ламартином в элегии на смерть Теофиля Готье, в 1850—1860-е годы, хотя и продолжал много писать, но эти произведения недотягивали до «Трёх мушкетёров» и «Графа Монте-Кристо».

Сент-Бёв и Мериме — оба моложе Гюго — страдали от старческих болячек, мало писали и тоже поддерживали императорский режим, за что получили сенаторские звания. Первый скончался в 1869-м, второй в 1870-м. В 1863 году ушёл из жизни Делакруа, в 1869-м — Берлиоз. Они тоже в последние годы не создали ничего значительного. Только Гюго словно переживал вторую молодость. На маленьком тихом островке на краю Европы, вдали от столиц, рождались одни из самых глубоких стихов своего времени, поэт вызывал в своём воображении грандиозные картины создания Вселенной.

После трёх тираноборческих произведений Гюго обратился к чистой поэзии. В 1854—1855 годах он почти с той же скоростью, как при работе над «Возмездиями», написал множество новых стихотворений, уже не посвящённых текущей политике. Прогуливаясь у скал и дольменов Джерси, созерцая океан и сознавая крепость режима Второй империи, он всё чаще и сильнее задумывался над философскими вопросами — происхождением зла в мире, предназначением человека, загробным воздаянием.

Но помимо тех строк, которые он создавал сейчас, у него имелись рукописи множества стихотворений, написанных начиная с 1830-х годов. В голове у поэта родился план объединить прежние и нынешние стихи в один сборник. Так возникли «Созерцания», опубликованные в начале 1856 года.

В предисловии к «Созерцаниям» Гюго писал: «...эту книгу нужно читать, как читают книгу умершего», — и пояснял, что «это воспоминания одной души». Сборник симметрично разделён на две части — «Прежде» и «Ныне». В него вошли стихотворения за 25 лет — с 1830-го по 1855-й. Как отмечал автор: «...их разделяет бездна — могила». Скорбная дата — 4 сентября 1843 года, когда погибла его дорогая Леопольдина, — является не только порогом, но и своеобразным полюсом, вокруг которого вращаются стихотворения «Созерцаний».

Для Гюго «Созерцания» представлялись итоговым сборником, квинтэссенцией его поэтического творчества. В нём он хотел передать «все впечатления, все воспоминания, всю действительность, все неясные призраки, радостные или мрачные, которые находятся в нашем сознании, вернувшиеся и вспомненные — проблеск за проблеском, вздох за вздохом, и смешавшиеся в одно тёмное облако. Человеческое существование выходит из загадки колыбели и завершается в загадке гроба. Это дух, который идёт от вспышки света к другой, оставляя за собой молодость, любовь, иллюзии, битву, отчаяние, и который останавливается потерянный “у границы бесконечного”. Это то, что начинается с улыбки, продолжается с рыданием и завершается под трубные звуки бездны. Тут описана судьба человеческая день за днём».