Гюго

Греческое восстание усилило этот интерес. Гюго пристально следил за сообщениями в прессе о происходивших там событиях. Осада Миссолонги[4] (вспомним картину Эжена Делакруа «Греция на развалинах Миссолонги», она и «Резня на Хиосе» выглядят как иллюстрации к «Восточным мотивам» Гюго), подвиг Константина Канариса обошли газетные страницы всех европейских стран. Даже у Гоголя в «Мёртвых душах» упоминается «героиня греческая Бобелина». В Греции сражался волонтёром будущий коллега Гюго по палате пэров Шарль Николя Фавье, ветеран Бородинской битвы, где получил тяжёлое ранение. Его подвигами восторгались в Париже.

После долгих колебаний, вызванных принципом легитимизма, европейские державы всё-таки приняли решение вмешаться в войну греков против султана Махмуда II. Знаменитое Наваринское сражение 1827 года, в котором османский флот был наголову разгромлен, стало результатом совместной экспедиции в турецкие воды Англии, Франции и России. На следующий год в Грецию отправилась так называемая Морейская экспедиция — первое заморское предприятие французов за многие годы. Экспедиционный корпус высадился на полуострове Пелопоннес и практически без боёв занял его. В его составе (как и у Наполеона в Египте) находились 17 учёных с целью изучения страны, проведения археологических раскопок и сбора древних произведений искусства. Находка в 1820 году статуи Венеры Милосской французским моряком Оливье Вутье была свежа в памяти.

Как уже было замечено, и Морейская экспедиция, и состоявшийся пятью годами ранее Испанский поход были исключительно успешными мероприятиями по сравнению с наполеоновскими, с минимальными потерями французы добились своих целей, но в копилку популярности режима Реставрации они ничего не добавили — парадокс восприятия действительности через призму предвзятости.

Гюго сильнее всех своих современников (если не считать Делакруа с его «Резнёй на Хиосе») откликнулся на текущие события, волновавшие Европу. Но «Восточные мотивы» (точнее было бы перевести название как «Восточное») — это не только обращение к злободневной тематике, но сборник, где перемешаны библейские сюжеты («Огонь с неба»), исторические легенды («Мазепа»), современная публицистика («Наварин»), сказочные фантазии («Джинны»), метафизическая лирика («Он»).

Несмотря на таких именитых предшественников, как Байрон (у него было много поэм, посвящённых Востоку) и Гёте, «Восточные мотивы» — вполне оригинальное произведение. В основе стихотворений, в них входящих, лежит буйная фантазия автора, который в период написания не покидал Париж, да и вообще мало ещё путешествовал. Забегая вперёд отметим, что Востока, в отличие от Байрона и Ламартина (тот побывал там в 1830-е годы), он так и не посетил. Для того чтобы создать стихотворение, Гюго достаточно было воображения. Прочитанных книг хватало, чтобы получить первоначальный толчок для полёта фантазии. Также какие-то сюжеты могли появиться в результате бесед с офицерами и дипломатами, посетившими Турцию, Персию, Египет, Индию. Некоторые из таких устных рассказов Гюго запечатлел в «Виденном».

Сегодня, зная последующие стихи поэта, мы можем сказать, что «Восточные мотивы» — сборник ещё не вполне созревшего мастера. Главное, что в нём бросается в глаза, — это несравненная виртуозность, классическим примером которой являются «Джинны», в которых первая строфа — двусложная, вторая — трёхсложная, и так по возрастающей до десяти слогов, а затем идёт убывание в обратном порядке, и стихотворение заканчивается строками в два слога. Но чистый формализм оставляет мало места для соответствующей глубины содержания. Гюго не хватает ещё чуть-чуть, чтобы достичь в поэзии подлинной гениальности. Можно сказать, что он достиг уровня Байрона, но до Гёте ещё не поднялся.

Восток у Гюго — это яркий, но опасный мир, полный не только манящей экзотики и наслаждений, как в «Саре-купальщице», но коварства и ужаса, как в тех же «Джиннах» или «Головах сераля». Тут нельзя не вспомнить условную «Азию» Иосифа Бродского из его «Назидания» — «...Демоны по ночам / в пустыне терзают путника. Внемлющий их речам / может легко заблудиться: шаг в сторону — и кранты. / Призраки, духи, демоны — дома в пустыне». Этих пугающих демонов Гюго называет «джиннами».

«Восточные мотивы», как никакой другой сборник Гюго, привлекли внимание композиторов, очевидно, музыкальностью своего стиха. «Джиннов» положил на музыку для хора Габриэль Форе. Это же стихотворение послужило прообразом для написания симфонической поэмы Сезара Франка. К «Саре-купальщице» обратились и Гектор Берлиоз, и подруга Тургенева Полина Виардо. Среди других композиторов можно назвать Венсана д’Энди, Жоржа Бизе и Камиля Сен-Санса.

Тема Востока не ушла впоследствии из творчества Виктора Гюго, в «Легенде веков» она получила дальнейшее развитие в стихотворениях из циклов «Ислам», «Троны Востока» и др. «Восточные мотивы» оказали большое влияние на молодых французских поэтов. Так, вслед за Гюго к жанру ориенталистики обратился и Мюссе, написавший поэму «Намуна».