Гитлер. Неотвратимость судьбы

Но все это будет потом, а пока Рем направил Гитлера на антикоммунистические курсы рейхсвера, которыми руководили «националистически настроенные» профессора Мюнхенского университета. Курсы финансировались рейхсвером и частными спонсорами из таинственного общества «Туле», о котором речь пойдет впереди. На курсах солдатам потерпевшей поражение армии старались привить «навыки государственного и гражданского мышления». На деле же из них готовили политических агитаторов, которые работали на правых. Надо ли удивляться тому, с какой охотой уже начавший было себя терять в водовороте трагических событий Гитлер ухватился за сделанное ему предложение! Он получил возможность высказывать свои политические взгляды и тот самый кусок хлеба, с добыванием которого в катившейся в экономическую бездну Германии становилось все труднее.

На курсах Гитлер познакомился с видными политиками и учеными, среди которых особенно выделялся правовед Александер фон Мюллер. Именно он и отметил первым риторические способности Гитлера. «По окончании моего доклада и последующего оживленного обсуждения, — вспоминал он, — я натолкнулся в опустевшем зале на небольшую группу, которая остановила меня. Она тесным кольцом окружила и слушала какого-то мужчину с на редкость хорошо поставленным голосом, который с возрастающей страстностью обращался к ней. Я испытал странное чувство, что сильное возбуждение этой группы было вызвано именно этим человеком и придавало его голосу такую силу. Я увидел перед собой бледное, худое лицо с не по-солдатски спадавшей на лоб прядью волос, с коротко подстриженными усами и привлекающими к себе внимание большими светло-голубыми, фанатически холодными и вместе с тем сверкающими глазами».

Новоиспеченного «офицера-воспитателя» отправили на практику в некое «инструкторское подразделение» при Лехфельдском лагере демобилизованных солдат, где ему надлежало шлифовать свой талант агитатора, что он в меру своих недюжинных способностей и делал. Не забыл Гитлер и о ненавистных евреях и подготовил своим руководителям докладную записку, в которой сообщал «об опасности, которую представляют в настоящее время евреи для германского народа».

«Антисемитизм чисто эмоционального характера находит крайнее выражение в погромах, — писал Гитлер. — Однако антисемитизм, основанный на логике, должен вести к спланированному и открытому противостоянию всяческим привилегиям для евреев и к полной их отмене. Вместе с тем его конечной целью должно явиться полнейшее устранение евреев. Лишь правительство национальной мощи, а не национальной немощи способно на оба эти шага».

Так считал Гитлер в 1919 году. Пройдет двадцать с лишним лет, и он напишет в политическом завещании, составленном им в подземном бункере в Берлине в 1945 году: «Превыше всего я требую от руководителей нации и от тех, кто находится у них под началом, тщательнейшего соблюдения расовых законов и беспощадного противостояния международному еврейству, этому всемирному отравителю всех народов».

Помимо своей непосредственной работы Гитлер попытался сочетать приятное с полезным и увеличить доход написанием статей для правых газет. Но ничего из его творчества не вышло, и в отличие от действительно интересных выступлений бывшего ефрейтора его статьи были написаны тяжелым и скучным языком. Гитлер отказался от журналистики, и в июле 1919 года его назначили в 41-й пехотный полк офицером «по просвещению».

В то смутное время в армии была установлена «добровольная дисциплина», и теперь, по словам самого Гитлера, «приходилось осторожно и медленно кончать с этим подлым наследием и восстанавливать настоящую военную дисциплину». Привлекала его и предоставленная ему возможность убеждать новых солдат «думать и чувствовать в истинно патриотическом духе». «С величайшей горячностью и любовью, — вспоминал он, — принялся я за дело. Теперь я имел наконец возможность выступать перед значительной аудиторией. Раньше я только инстинктивно догадывался об этом, теперь же имел случай убедиться на деле: из меня вышел оратор. Голос мой тоже поправился настолько, что, по крайней мере, в сравнительно небольших залах было достаточно слышно. Могу сказать также, что я имел успех. Мне, безусловно, удалось вернуть моему народу и моей родине сотни и тысячи моих слушателей».

Как это ни удивительно для фюрера, в его словах нет ни малейшего преувеличения. Все так и было. И дело было не только в его блистательных, как он сам считал, речах, а в той обстановке безнадежности и отчаяния, в которые впали очень многие немцы и которым больше всех остальных были подвержены солдаты старой императорской армии.