Гитлер. Неотвратимость судьбы

Пройдет несколько лет, и Гитлер поведает всей Германии трогательную историю о том, как в тот роковой день он спас оказавшегося под огнем мальчика. Никто не отважится спросить всесильного диктатора: «А был ли мальчик?» Что же касается столь печальной в истории Германии даты 9. ноября, то в нацистской Германии она станет национальным праздником. Каждый год 8 ноября в Мюнхен будут стекаться огромные массы народа, у «Бюргербройкеллера» будут выстраиваться отряды «старых борцов», и Геринг громовым голосом будет командовать: «Колонна старых борцов, шагом марш!»

Гитлер пойдет в первой шеренге, за ним последует Штрайхер со старым мюнхенским знаменем нацистов, которое к тому времени будет называться «знаменем крови». За знаменем пойдет «группа фюрера», за ней — «старые борцы, кавалеры «орденов крови», рейхслейтеры, гауляйтеры и все остальные. На всем протяжении шествия к Одеонплац тысячи барабанщиков будут выбивать барабанную дробь, а из громкоговорителей будет раздаваться гимн, названный в честь Хорста Весселя, который бесславно погибнет в драке с таким же негодяем, каким он был сам, и нацисты объявят его мучеником, погибшим от рук коммунистов.

На всем пути следования колонны будет зажжено 240 светильников, на постаментах которых золотыми буквами будут написаны имена всех погибших до 1933 года нацистов. Гитлер подойдет к каждому постаменту и громко выкрикнет начертанное на нем имя. У галереи «Фельдхернхалле» начнется «последняя перекличка», марши смолкнут и будут опущены знамена. Геринг будет называть имена погибших 9 ноября шестнадцати нацистов, и юноши из гитлерюгенда будут отвечать: «Здесь!» К подножию галереи положат огромные венки, и Гитлер произнесет речь. После этого мимо галереи пройдут десятки тысяч людей. Шествие продлится до глубокой ночи и будет проходить при свете факелов.

9 ноября 1935 года нацисты привезут на лафетах шестнадцать эксгумированных трупов и назовут разыгранный ими спектакль «воскрешением из мертвых». Последует перекличка, и шестнадцать павших нацистов снова займут свое место в строю. А на следующий день бессменная «Фелькишер беобахтер» напишет о Гитлере: «Он стоит неподвижно перед саркофагами. Человек, который уже перешагнул все пределы земного…»

* * *

Вся беда была в том, что мятеж не был подготовлен надлежащим способом, в чем прежде всего сказалось неумение Гитлера руководить столь масштабными операциями. Вместо того чтобы сотрясать воздух призывами покончить с «ноябрьскими преступниками» и прочей патетикой, ему следовало бы в тиши кабинета вместе с таким опытным военным, как Крибель, разработать план захвата казарм, телеграфа и всего того, что обычно захватывают при любом восстании.

* * *

После столь бесславного ареста Гитлера отвезли в Ландсбергскую крепость, а уже на следующее утро он проснулся знаменитым. Правительство фон Кара и раньше не пользовалось особой популярностью в Баварии, и теперь, когда генеральный комиссар по сути дела предал «революционеров», он и его окружение вызывали только гнев и презрение. В течение нескольких дней после подавления путча по улицам Мюнхена расхаживали огромные толпы, угрожая напасть на канцелярию Кара. Было разгромлено несколько газетных редакций, то и дело слышались выкрики «Долой изменников!», и даже орудовавшая резиновыми дубинками конная полиция не могла разогнать всех недовольных. Особенно отличалась молодежь, и в университете едва не убили ректора, осмелившегося выступить в защиту правителей Баварии. Народ был возмущен. Пролитая кровь и предчувствие надвигавшейся гражданской войны возбуждали людей. Миллионы немцев поддерживали Людендорфа, который категорически отказался явиться в суд.

А вот сам Гитлер повел себя недостойно истинного революционера. Пребывая в прострации, он с утра до вечера твердил о самоубийстве и требовал дать ему пистолет. Оружие ему так и не дали, и тогда он объявил голодовку. Сидевший совершенно ни за что в соседней камере Дрекслер быстро отговорил его от этого утомительного и вредного для здоровья занятия. Постепенно Гитлер начинал приходить в себя, и, когда ему сообщили о внезапной смерти его верного друга Дитриха Эккарта, он только пожал плечами.

— Он был прекрасным редактором, — спокойно проговорил он, словно речь шла о совершенно чужом для него человеке, — и никто не сможет заменить его в нашей газете…

Это было все, чем Гитлер помянул столь много сделавшего для него человека.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Никаких документов, которые могли бы скомпрометировать участников путча, почти не было. Полиция искала их без особого рвения. Но она и не могла их найти — все они были спрятаны в стальных сейфах рейхсвера подальше от чужих глаз.

А вот Людендорф и не подумал оправдываться, и его выступления отдавали солдатской прямолинейностью.