Гитлер. Неотвратимость судьбы

Конечно, Мехлис постарался как можно сильнее скомпрометировать Павлова и его окружение, благо опыт в этом далеко не самом благородном деле у него имелся огромный — компрометацией военачальников всех уровней он отличался в годы репрессий. Никогда не бывавший в боях, он обвинил Павлова и его ближайших помощников в «трусости», «развале управления», «сдаче оружия противнику», «самовольном оставлении боевых позиций» и во всех других смертных грехах. Его гневные формулировки легли в основу того самого Постановления, которое унесло жизнь семи генералов.

Конечно, было в высшей степени несправедливым сваливать всю вину на одного Павлова. Но… дело было уже не в нем. В свое время Сталин заявил, что если его собственная жена будет вредить делу, он не пощадит и ее. Так что же говорить о Павлове, который вместе с другими военачальниками должен был прикрыть собой все того же Сталина?

Мог ли Сталин найти более мягкие меры для наказания Павлова и всех, кто оказался в конце концов виновен в страшных поражениях в первые дни войны? Наверное, уже нет. Это был урок не только Павлову, но и своеобразное предупреждение всем другим: кто бы ни был виноват в поражениях, отвечать будете вы!

Прочитав его, Сталин взглянул на застывшего рядом Постышева.

— Я одобряю приговор, — произнес он, — но скажи Ульриху, пускай он выбросит весь этот хлам о «заговоре». Никаких апелляций. Потом сообщите по всем фронтам…

Мог ли Сталин поступить иначе? Сказать невозможно. К войне, да еще такой страшной, нельзя подходить с позиций мирного времени. И привыкший к крови Сталин прекрасно знал: панику можно было остановить только крутыми мерами.

Поведал Сталин и о том, что «лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации уже разбиты и нашли себе могилу на полях сражения…»

Да, все это было не так, но… это была святая ложь. Но что было делать Сталину? Заявить на всю страну, что немцы продолжают свое победоносное продвижение в глубь советских территорий и успешно громят Красную Армию, которая толком еще не опомнилась от неожиданного, а потому вдвойне сокрушительного удара?

И своей цели Сталин добился: его обращение всколыхнуло всю страну. Хотя были и такие, кто обреченно заявлял: «Поздно говорить о добровольцах, поздно обращаться к народу, когда немцы уже подходят к Москве». Добровольцы и советский народ показали, кто был прав…

Делалось это только для того, чтобы опередить противника и выстроить оборону. Однако ничего из этого не получилось, поскольку наши войска все время опаздывали, и уже 16 июля Гудериан контролировал часть Смоленска.

Сталин в жесткой форме потребовал от Тимошенко во что бы то ни стало вернуть легендарный русский город, который всегда принимал на себя самые мощные удары врага. Тимошенко не справился, и разгневанный Сталин решил назначить вместо него Жукова. Однако тот уговорил вождя не делать этого. Когда военачальники вышли от Сталина, Тимошенко недовольно взглянул на Жукова.

— Ты зря отговорил его, — тяжело вздохнул он, — я устал от его упреков…

— Вы, — заявил фюрер группе генералов в августе 1941 года, — если и читали Клаузевица, то все равно не поняли военной экономики. Я тоже читал его и помню аксиому — «сначала уничтожьте армию противника, а потом захватывайте его столицу».

Возражения военных еще больше разозлили Гитлера, и все его недоверие к генералам, которое он испытывал еще с западной кампании, вспыхнуло с новой силой. Споры с генералами стоили ему немалых нервов, но в конце концов компромисс был достигнут, и наступление на Москву должно было возобновиться после того, как будет совершен прорыв на Украине.

Удар немцев был страшен и поставил советские войска на грань катастрофы, но… не сломил их. В результате споров Гитлера с генералами время было упущено, и советское командование получило возможность передышки, которой оно сумело прекрасно воспользоваться. Тем не менее под Москвой, на Украине и под Ленинградом сложилась трагическая обстановка. 2 декабря Гальдер записал в своем дневнике, что русская оборона достигла высшей точки напряжения и что у русских не осталось больше свежих сил.

Но это было далеко не так: когда 5 декабря столбик ртути в термометре упал за отметку 30 градусов, главный немецкий танкист Гудериан вдруг понял, что это у его войск нет больше сил продолжать наступление, и их надо как можно скорее отвести на другой рубеж. Особенно это стало ясно после начала в тот же день советского контрнаступления, и более привычные к страшным морозам советские войска, включавшие в себя значительные силы, выведенные с Дальнего Востока, впервые заставили немцев отступать.

«Только тот, кто видел бесконечные, заснеженные поля России в ту зиму наших бед, — писал позже Гудериан, — кто чувствовал на лице тот ледяной ветер, может правдиво судить о тех событиях».

Тем не менее Гитлер отступать запретил и снял фон Бока, а когда тот попытался было в беседе с ним объяснить отчаянное положение его войск, тот пожал плечами.

— А разве гренадерам Фридриха Великого, — сказал он, — нравилось умирать за свою страну?