Гитлер. Неотвратимость судьбы

Гиммлер распорядился наградить Панэгена и поспешил ознакомить с его предсказаниями Гитлера. Тот сразу же поинтересовался, что думают по этому поводу военные. Генералы ответили, что перемещение границ СССР дальше на запад существенно ослабит мощные укрепления на старой границе, и если раздел Польши произойдет не позднее осени 1939 года, то к весне 1941 русские еще не успеют укрепиться на новых рубежах, их коммуникации окажутся растянутыми, и они станут легкой добычей для бомбардировщиков «Люфтваффе».

* * *

Что же касается Советского Союза, то, надо полагать, Гитлер пошел бы на сближение с ним и без предсказаний астролога. Но прежде чем продолжать рассказ, надо напомнить предысторию всех этих событий. Когда в 1933 году в Германии к власти пришел Гитлер, Сталин не очень огорчился, потому что не воспринимал будущего фюрера всерьез и надолго. Правительства в Германии менялись одно за другим, и он видел в Гитлере очередного временщика. И очень надеялся на то, что уже очень скоро его сменят быстро идущие в гору коммунисты.

Так думал не один Сталин. В Англии, Франции, да и в самой Германии придерживались точно такого же мнения. «Россия, — докладывал в Белый дом американский посол в Берлине Додд, — со своей стороны, согласна подождать до быстрого падения Гитлера и видит в германском коммунистическом движении преемника его власти».

Впервые красный диктатор всерьез взглянул на фюрера после июньской «ночи длинных ножей» в 1934 году, когда тот расправился с начинавшими ему мешать штурмовиками. «Какой молодец этот Гитлер! — не скрывал искреннего восхищения Сталин. — Он нам показал, как следует обращаться с политическими противниками!»

Все основания для восхищения фюрером у Сталина были. Не так давно ему не позволили отправить на эшафот выступившего против него Рютина. Долго говорили, потом голосовали… но так ни до чего и не договорились. А Гитлер… никого не спрашивая, взял да и перебил своих бывших соратников во главе с Ремом безо всяких голосований. И никто не осудил его. Наоборот, стали еще больше уважать.

Как знать, не подумал ли уже тогда Сталин о том, что Гитлер не чета всем этим гнилым демократиям и дело с ним иметь можно. С таким партнером они могли бы как следует прижать все эти Англии и Франции. Предпосылки для этого были.

«Германский Генштаб, — писал Ворошилову после своей командировки в Германию начальник Военной академии им. Фрунзе Эйдман, — по нашим наблюдениям, видит единственную реальную силу, могущую дать прирост его военной мощи, — это дружеские отношения с Советской Республикой. Сближало германский Генштаб с Россией и наличие общего противника — Польши, опасного для Германии вследствие географических условий. Средние офицерские круги Генштаба, состоящие в министерстве рейхсвера на службе штаба, не скрывают своего враждебного отношения к Франции и Польше и искренней симпатии к Красной Армии».

Между Москвой и Берлином царило удивительное взаимопонимание, и британский посол в Берлине Г. Гумбольдт докладывал министру иностранных дел А. Гендерсону: «В минувшем году все выглядело так, как будто сторонники сближения с восточным соседом взяли верх в военной политике Германии, и что политика эта концентрируется вокруг более тесного сотрудничества с Россией».

Да что там военные, если уже тогда делались самые серьезные попытки сблизиться на партийном уровне! С подачи Сталина полпред СССР в Берлине Александровский вел переговоры о визите в Москву Геринга. Более того, многие видные гауляйтеры видели в союзе с СССР единственную гарантию возрождения рейха и его защиты от Англии и Франции. Дело дошло до того, что будущий палач Украины гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох вполне серьезно разработал план создания «транснационального трудового государства», в котором должны были слиться в единое целое СССР и Германия!

Конечно, Сталина насторожило то, с какой легкостью Гитлер отвернулся от Советского Союза, с которым Германия к этому времени сотрудничала на многих уровнях, включая партийный и спецслужбы. Тем не менее он был уверен, что нацисту Гитлеру вряд ли удастся договориться с западными демократиями и рано или поздно он снова будет искать сближения с ним. И не ошибся. После некоторого охлаждения к его стране и блужданий в лабиринтах западной политики германские политики и военные снова обратили свой взор на Советский Союз.

А зараза, насколько успел понять Сталин по «ночи длинных ножей», у фюрера была только одна: та, которая ему в данный момент мешала. Его войну с Западом он мог только приветствовать. Потому и называл фюрера в своем ближайшем окружении «ледоколом революции». Точно так же, как могучие ледоколы вспарывали лед, Гитлер должен был пробить «единый фронт мирового империализма».

* * *