В заключение Гитлер написал, что после своей внутренней борьбы, в результате которой он принял великое решение об операции «Барбаросса», он почувствовал себя «духовно свободным». Гитлер добавил, что, несмотря на его «искренние» попытки успокоить русских, это партнерство казалось ему утомительным, поскольку не отвечало его характеру, идеям, обязанностям. И теперь он избавился от моральных терзаний.
Ни противодействие некоторых генералов, ни весьма притягательные альтернативы, предлагаемые военно-воздушными силами, флотом и министерством иностранных дел, ни непримиримая враждебность Британии Уинстона Черчилля, ни льстивые речи Иосифа Сталина — ничто не смогло отвлечь Гитлера от смертоносного стремления на восток. В течение двух лет Германия вела тяжелые бои с превосходящими силами военно-морского флота Великобритании, уже год военно-воздушные силы Германии противостояли Королевским ВВС. Наконец, впервые во Второй мировой войне хваленой германской армии предстояло встретить противника, который, хотя и не был готов к первому нападению, в недалеком будущем окажет достойное сопротивление.
Глава 5
Мыльный пузырь
22 июня — 20 сентября 1941 г.
Россия — это страна, в которую очень легко вторгнуться, но очень трудно завоевать.
Мы все учили в военных академиях уроки, которые следует извлечь из военных катастроф 1914 года. Мы все потешались над Самсоновым, а теперь обмочились, как он.
Только предатель отвергает атаку, только простофиля сводит всю стратегию к атаке.
Мы должны взять его [Смоленск], чтобы двигаться на две столицы одновременно. В Москве мы все уничтожим. В Санкт-Петербурге мы все сохраним.
Следствием настоящего шквала разведывательных сообщений о неминуемом вторжении стало объявление в полночь 21/22 июня состояния боевой готовности. В 3.30 утра 22 июня немцы напали на Советский Союз (24 июня 1812 года началось вторжение французов в Россию — Отечественная война 1812 года; Наполеон в это время тоже находился на вершине своего могущества). Многие подразделения Красной армии и военно-воздушных сил даже не успели получить приказ о боевой готовности, не говоря уже о том, чтобы начать действовать. Адмирал Николай Кузнецов, командовавший советским военно-морским флотом, собственной властью приказал оказать сопротивление немецким атакам, хотя приказ от Сталина был им получен только через неделю.
Первой реакцией Красной армии на немецкое наступление стала неразбериха. Немецкая группа армий «Центр» сразу же перехватила теперь ставшую известной радиограмму из пограничного подразделения Красной армии в вышестоящий штаб: «Нас обстреливают. Что делать?» Ответ вышестоящего штаба превзошел даже реакцию американцев в Пёрл-Харборе шестью месяцами позже. В нем было сказано: «Вы сошли с ума. И почему сообщение не зашифровано?» В районе Лемберга, где наступала группа армий «Юг», советская артиллерия сначала не ответила на немецкий обстрел; впоследствии захваченный артиллерийский командир объяснил, что посчитал немецкий огонь ошибкой. Более того, в советских артиллерийских частях, в особенности на границе, не было контроля над распределением боеприпасов. Это также было отражением сталинской политики, направленной на избежание немецких провокаций любой ценой.
Первый известный оперативный приказ Красной армии, изданный через четыре часа после немецкого нападения, находился на том же уровне непровоцирующей пассивности: он запрещал переход немецкой границы уже находившимся в состоянии хаоса советским наземным силам. Конечно, отдельные части Красной армии немедленно оказали сопротивление, проявив мужество, с которым немцам еще не приходилось сталкиваться. В первую очередь речь идет о приграничной крепости Брест. Однако невозможно отрицать вывод генерала Гальдера, к которому он пришел на второй день войны, о том, что командование советской армии утратило контроль над ситуацией в Белоруссии; войска отчаянно сражаются на границе или беспорядочно отступают. А неопытность и неправильное использование многочисленных советских танковых формирований в первые дни можно считать невероятными.