Гитлер и стратегия блицкрига. Третий рейх в войне на два фронта. 1937-1943

Гитлер и армейский Генштаб обрели новую уверенность после успешной кампании на Балканах, а политическое суждение Гитлера, ожидавшего народного восстания против Сталина в случае серьезных неудач Красной армии, нашло широкую поддержку даже среди тех, кто раньше не демонстрировал особого дружелюбия. Например, за две недели до нанесения немцами удара по Советскому Союзу американский посол Лоуренс Стейнхардт доложил из Москвы своему правительству о росте крестьянского недовольства на Украине до такой степени, что одно только прибытие немецкой армии может сбросить советский режим. Конечно, явная недооценка популярности и возможностей Советов была ошибкой всех западных обществ после 1917 года, и винить за эту ошибку вряд ли имеет смысл одного только Адольфа Гитлера.

Альтернативный и более слабый аргумент, заключавшийся в том, что Гитлер напал на Россию, потому что не доверял ее растущей мощи и опасался советского нападения осенью 1941 года, представляется бессмысленным, поскольку Гитлер всегда намеревался напасть на Советский Союз как можно раньше, независимо от оценки состояния сил русских. Иллюстрирует это намерение, к примеру, его замечание начала 1942 года, когда дела пошли не так, как ожидалось, о том, что, хотя в июне он не верил в то, что русские имели 10 000 танков, если они их действительно имели, это было дополнительной причиной напасть на них как можно скорее. Следует отметить, что немецкое военное промышленное производство практически не возросло за год, который немцы провели, готовясь к операции «Барбаросса». Что же касается непосредственно армии, осенью 1941 года промышленное производство еще и снизилось.

Ссылка Гитлера на силу русских всерьез может рассматриваться как причина нападения нацистов только в долгосрочном плане. Даже оглядываясь назад, можно утверждать, что июнь 1941 года был первым реальным шансом Гитлера атаковать Россию. Он же был последним. Вероятно, к 1942 году и уж наверняка к 1943 году советское и англо-американское военное производство и мобилизация больших военных потенциалов достигли бы такой точки, когда победа Германии стала бы в высшей степени сомнительной. Удачный выбор времени всегда был сильной стороной Гитлера, а если вспомнить о его сравнительно легких победах, станет очевидно, что выбрать лучшее время для начала операции «Барбаросса» было невозможно.

С начала июня британские военные убедили в твердом намерении Гитлера поставить все на Россию, и 10 июня британский министр иностранных дел Энтони Иден заверил советского посла в том, что в случае русско-германского конфликта Британия сделает все, что в ее силах, чтобы отвлечь внимание немцев на западе воздушными налетами. На это заявление посол Иван Майский не дал никаких комментариев, только проинформировал мистера Идена о том, что советское правительство не планирует никаких переговоров о военном союзе с рейхом. 13 июня Иден пошел дальше и предложил Майскому британскую экономическую и военную помощь в случае нападения немцев, которое теперь представлялось неизбежным. В ответ посол запросил больше информации о немецких приготовлениях.

Через два дня, 15 июня, за инициативами в адрес неразговорчивых Советов последовало прямое обращение Черчилля к президенту Рузвельту относительно предполагаемых действий Гитлера. К 20 июня поступил ответ Рузвельта, в котором он согласился публично поддержать любое заявление, которое сочтет нужным сделать премьер-министр, приветствуя Россию в роли союзника. Однако, в частном порядке, британские штабисты воскресили старую идею Черчилля и еще более старую фантазию французов – пригрозить советским нефтяным месторождениям на Кавказе британской бомбардировкой в качестве средства давления, которое должно было заставить Сталина не стремиться к новым соглашениям с Гитлером. Даже перед самым началом операции «Барбаросса» англо-советские отношения вряд ли можно было назвать дружескими.

18 июня Майский, вероятно, проинформировал Москву о том, что, наконец, британский посол в СССР сэр Стаффорд Криппс, ранее выражавший свой скептицизм, теперь тоже в любой момент ожидает нападения Германии на Советский Союз силами 147 дивизий – довольно точная оценка. Можно предполагать, что мнение такого лейбориста, симпатизирующего Советскому Союзу, как Криппс, могло иметь больший вес для Москвы, чем слова Уинстона Черчилля. Однако даже «левый» Криппс не считал русских способными продержаться против немцев больше трех-четырех недель. Когда же 22 июня немецкая атака действительно началась, глава имперского Генерального штаба сэр Джон Дилл в своем обращении к премьеру выразил общее мнение военной верхушки Запада, сказав, что очень скоро русских начнут окружать полчищами. Учитывая такое общественное мнение, ни эйфория Гитлера, ни попытки Сталина умиротворить немцев не кажутся странными или неразумными.