Еще более раздражающим было поражение финнов для французов. 19 марта правительство Даладье ушло в отставку. При активной поддержке командующего французским военно-морским флотом адмирала Жана Дарлана новое правительство Поля Рейно потребовало обстрелять советские нефтяные месторождения в Баку, чтобы якобы не позволить немцам получить от русских этот жизненно важный продукт. Уже 28 марта Высший военный совет союзников, заседавший в Лондоне, отложил для дальнейшего изучения этот испорченный плод французского упорства, чтобы любой ценой, включая полное поражение, избежать войны на Западном фронте. Однако британцы, пытаясь спасти новое французское правительство, согласились установить минные поля, чтобы не позволить немцам использовать норвежские воды. Одновременно британцы согласились на то, чтобы союзники были готовы к ограниченным наземным операциям в Норвегии в том случае, если немцы ответят силой.
Встревоженное слухами о возможных враждебных действиях союзников, советское правительство поспешно задержало поставки зерна и бензина, жизненно важные для Германии, заговорило о трудностях с обещанной немцам военно-морской базы в Арктике и заверило британское правительство, что советская политика проводится независимо от немецкой. Однако советская политика претерпела очередную резкую перемену с началом высадки немцев 9 апреля вдоль побережья Норвегии. Экономические и военно-морские трудности, связанные с рейхом, как по волшебству, исчезли, и Молотов поспешил пожелать Германии успехов в проведении оборонительных мероприятий в Норвегии. Как всегда в период советско-нацистского сотрудничества, чем больше была угроза со стороны Германии, тем сердечнее было выражение лиц русских, обращенных к Берлину.
Уинстон Черчилль 11 апреля заверил палату общин, что вторжение Гитлера в Норвегию является такой же большой стратегической ошибкой, как захват Наполеоном Испании в 1807 году. В далекой перспективе потеря основной части немецкого надводного флота в этой операции, так же как и необходимость держать постоянный гарнизон из 300 000 немецких солдат, чтобы защищать свое весьма уязвимое завоевание, возможно, и подтвердили неосторожную реплику Черчилля. Вскоре гроссадмирал Редер признался, что не предвидел главной ожидаемой выгоды для рейха от захвата Норвегии, когда выступал за проведение этой рискованной операции, а именно огромного значения этой страны как базы для перехвата западных конвоев, идущих в СССР.
Такое будущее, вероятно, отвечало подсознательным устремлениям русофоба-фюрера, а не командующего военно-морским флотом Германии, который в первую очередь тревожился из-за своего главного противника на море. И именно Норвежская кампания, помимо этого раннего проявления растущей тяги Гитлера к ненужному распылению сил, впервые показала склонность к панике в трудные минуты у нового преемника почти столь же нервного Людендорфа в качестве военного диктатора рейха.
Очень странно, и это признавал сам Черчилль, но именно норвежское фиаско 10 мая привело его на вершину сального шеста Дизраэли в качестве премьер-министра с многократно увеличившейся властью над британскими военными при одновременно занимаемом им посту министра обороны. В то же время Гитлеру наконец удалось заставить своих переставших сопротивляться солдат напасть на Францию и страны Бенилюкса с преимуществом в силе, вызванным возможностью держать для номинальной охраны немецкого тыла в Польше от возможного нападения СССР только от пяти до тринадцати дивизий, причем не первоклассных. Отчаянный Шлифен наверняка не ставил так много на карту.
Через неделю после начала немецкого урагана на западе потрясенный скоростью и размахом собственных побед Гитлер уже обсуждал возможность предложения Британии условий мирного урегулирования. Он хотел потребовать от нее только возврата бывших немецких колоний. Повлияло ли это новое благодушное настроение на знаменитый приказ 24 мая, остановивший немецкие танковые дивизии, полным ходом идущие к Дюнкерку – единственному пути спасения британцев, сказать трудно. Несомненно одно: в беседах со своими генералами в это время Гитлер сравнивал Британскую империю с Римско-католической церковью – необходимым элементом западной стабильности – и не высказывал большого желания преследовать Великобританию и дальше. В любом случае основная масса британской армии на континенте сумела спастись на кораблях через Северное море, оставив, однако, на берегах Дюнкерка большинство своей техники.