Гитлер_директория

Эсэсовский полковник, оперативно прибывший на место событий, озаботился прежде всего именно этим. Он тут же заявил Лени, что война только начинается и «не стоит тратить пленку на досадные недоразумения». Эсэсовец вежливо попросил камеру у одного из операторов, сам выдернул пленку и бросил в мокрую траву, как бы подавая пример, как следует поступить остальным.

«Снимайте же… снимайте, фрау Рифеншталь!..»

Убитых офицеров положили в машину киногруппы. Так они и лежали там, возле аппаратуры, на всем пути до села Колодно, где расположился немецкий командный пункт. Когда танковая колонна миновала указатель с названием села, эсэсовец приказал остановиться. Он велел выкопать две могилы и похоронить офицеров.

Пока копали могилы, к лежащим на плащ-палатках телам подложили еще два — убитых на мосту русских пограничников. Танкисты Гудериана принялись копать еще две могилы.

Но штандартенфюрер, увидев, рявкнул на них:

— Какого дьявола вы их притащили?! Убрать! Где же ваша камера, фрау Рифеншталь? — вдруг с подчеркнутой любезностью обратился он к Лени: — Снимайте, снимайте же!

Танкисты молча продолжали копать. Штандартенфюрер, выругавшись, позвал своих. Двое эсэсовцев оттащили русских в ложбинку, метров на пятьдесят.

Штандартенфюрер взял гранаты, прицелился и, позируя перед объективом Лени, бросил туда.

Взрывом разметало землю, траву, тела. Два увесистых багровых куска шмякнулись в объектив камеры оцепеневшей Рифеншталь.

— Пригнать русских баб из села, — приказал эсэсовец. — Пусть соберут и закопают, что осталось. А вы снимайте, снимайте, фрау! Работайте!

«И не забудьте засветить пленку!»

Поздним вечером измученная Рифеншталь со своей запыленной, оборванной, пропахшей порохом группой добралась до штаба дивизии, чтобы пожаловаться Гудериану на действия СС. Генерал холодно отвечал, что это не в его компетенции.

— Меня пригласили снимать ваших танкистов… триумф и мощь вторжения, а не … не мясников! — чуть не плача возмущалась Лени.

— Триумфа не будет, — отрезал Гудериан. — Я уже сказал вам — здесь идет другая война. Но Германии об этом знать пока не следует. Так что завтра поутру выезжайте обратно в Берлин и забудьте все, что вы тут увидели. Фон Лестен вас проводит. И не забудьте засветить пленку.

Но «завтра поутру» начался такой «интенсивный артиллерийский и пулеметный огонь» в тылу наступающих танковых корпусов, что, если верить тому же фон Лестену, съемочная группа Рифеншталь еще два дня не могла выбраться из расположения 12-го корпуса.

Дальше фон Лестен пишет:

«24 июня я пытался объездными дорогами вывезти съемочную группу из-под непрерывного огня русских, бивших в тыл корпусам. С нами отправили раненого под Слонимом подполковника Дальмер-Цербе, который был уже при смерти. Рифеншталь велела оставить часть аппаратуры в лесу, чтобы освободить место в машине. Она больше не снимала…».

Фарс по имени «Альберт Шпеер» (После «Валькирии»)

Художественный фильм «Операция «Валькирия»», широко прошедший по мировым экранам, напомнил современному зрителю об одном из тех немногих в истории Третьего рейха событий, которыми современные немцы имеют моральное право если не гордиться, то, во всяком случае, не стыдиться их, а именно — о «заговоре Штауффенберга». Заговоре, ставившем своей целью физическое устранение Гитлера и верхушки режима. Заговоре, сформировавшемся, в отличие от коммунистического сопротивления, отнюдь не в годы рассвета и триумфа, а тогда, когда главная, внешне еще крепкая опора этого режима — армия — уже подтачивалась изнутри необратимо переменившимся настроением низшего и среднего звена:

«Сегодня выдали вино… шоколад, конфеты, сигареты, кекс. Все это имеет горький вкус, как успокоительные пилюли. <…> И снова на фронт? Но куда? За новым ранением? Или в плен? Или — в вечное забвение?» (Из дневника ефрейтора 52-й пехотной дивизии Германа Райха, 24 июня 1944 г.)

А Гитлер ничего не хотел слышать. Он всегда опасался и ненавидел своих генералов, но был уверен в своих храбрых «райхах», в их решимости, в их оптимизме. Генералы же настроение в армии знали лучше. И они хотели сохранить эту опору, укрепить ее дух — и отнюдь не шоколадом, а прежде всего, перспективой скорого окончания войны. И все понимали — пока Гитлер жив, никаких перспектив вернуться домой в обозримом будущем у немецких солдат нет.

Повторю, в 1944 году это в Германии понимали все. Во многом заговор и не удался именно потому, что в буквальном смысле разваливался на группы, представлявшие собой все слои общества. Например, «группа Герделера» отражала настроения крупного бизнеса; «группа Бека» — авторитетных, хотя и отставных военных, и так далее. Вокруг Штауффенберга же группировались молодые, наиболее активные офицеры генерального штаба, имевшие собственное представление о будущем Германии и ее армии: Штауффенберг, к примеру, не раз серьезно конфликтовал с тем же Герделером по политическим вопросам. Однако всех участников заговора 1944 года связывала одна, и если не главная, то первая цель — убийство Гитлера.