СТАЛИН. Вопрос о расчленении Германии уже обсуждался между премьер-министром и мной в Москве в октябре прошлого года. Но решение не было принято, и невозможно было его принять, так как в Москве не было президента.
ЧЕРЧИЛЛЬ. Имея в виду мощь Пруссии — главную причину всех зол, я думаю, что возможно создание еще одного большого германского государства, со столицей в Вене. Это обеспечило бы линию водораздела между Пруссией и остальной Германией. Население Германии было бы поровну поделено между этими двумя государствами. Далее встанет вопрос — будет ли Пруссия подвергнута внутреннему раздроблению. Вопрос требует изучения. На мой взгляд, это вопрос о расчленении больше подходит для рассмотрения уже на мирной конференции.
РУЗВЕЛЬТ. Вопрос, безусловно, требует изучения. Но сейчас нужно решить дело в принципе: расчленять Германию или нет.
СТАЛИН. Это правильно.
РУЗВЕЛЬТ. Я не вижу иного выхода, кроме расчленения.
ЧЕРЧИЛЛЬ
На этом пока и порешили. Сталин и Черчилль словно прощупывали силу и податливость друг друга. Когда Черчилль предложил перейти к вопросу о правительстве Германии, Сталин заявил, что предпочитает обсудить вопрос о репарациях.
Рузвельт тут же согласился со Сталиным и сразу перешел к этому вопросу. Обсудили восемь положений, на которых должен быть построен план материальных репараций. Доклад по этим пунктам сделал Майский.
Черчилль слушал внешне рассеянно. Его взгляд порхал, как бабочка, по стенам и потолку зала заседаний. На самом деле Черчилль еще раз продумывал и выстраивал свою речь.
Он начал говорить сразу, едва Майский закрыл лежащую перед ним папку.
Речь премьер-министра звучала весомо, несколько патетически, в противовес прежнему скучновато-деловому тону:
— Я хорошо помню конец той войны! Репарации тогда доставили одни разочарования. Англия взяла у Германии несколько старых пароходов, а на те деньги, которые Германия получила от Англии, она построила себе новый флот! Безусловно, жертвы России не сравнимы с потерями других стран. Но я уверен, что из разбитой и разрушенной Германии невозможно получить такое количество ценностей, чтобы компенсировать убытки даже одной России. Англия пострадала очень сильно. Если бы я видел возможность поддержать английскую экономику путем взимания репараций с Германии, я бы решительно пошел по этому пути. Но я сомневаюсь в успехе! Кроме того, что будет с самой Германией?! Призрак голодающей Германии с ее 80-миллионным населением встает перед моими глазами! Кто будет ее кормить? Кто будет за это платить? Не придется ли нам самим покрывать репарации из нашего же кармана?
— Но лошадь не должна на вас бросаться, — заметил Сталин.
— Признаю неудачность своей метафоры, — согласился Черчилль. — Поставим вместо лошади автомобиль. И тогда для его использования понадобится бензин.
— Опять не вижу аналогии. Немцы не машины, а люди, снова возразил Сталин.
Черчилль кивнул и неожиданно для всех… широко улыбнулся.
Позже, вернувшись домой, в Англию, Черчилль похвастается в одной из частных бесед, как ловко он заставил Сталина это произнести — «немцы — люди».
Остров Рюген. Серия взрывов.
Уилби и Уилберт успешно провели операцию по захвату «доктора N». Они затащили немца, которого они считали этим самым «доктором N», в полуразрушенное одним из взрывов помещение, в котором угадывалась только что эвакуированная лаборатория.
— …Мы знаем, кто вы. Вас называют «доктор N». Мы должны получить от вас подтверждение или опровержение факта атомных испытаний. Наглядное и неоспоримое, — заявил доктору Уилберт. — И мы получим его от вас любой ценой. Но важен фактор времени. Важен для вас. Если мы получаем информацию немедленно, то вы, гарантированно — все остальное: жизнь, деньги, безопасность для вашей семьи.
Реакция немца оказалась совершенно непредсказуемой. Он вдруг резко расхохотался:
— Для моей семьи?! Подтверждения?! Ха-ха-ха… Вы их получите!
В это время в пригороде Вашингтона состоялась встреча Алена Даллеса с представителем военно-промышленного комплекса США.
Беседа была запротоколирована помощником Даллеса следующим образом: