Гитлер

Франко-немецкие отношения на протяжении этого года заметно испортились, и тому были три причины. Во-первых, в обмен на возвращение 50 тыс. военнопленных Германия потребовала вербовки на работу 150 тыс. человек гражданского населения. В действительности инициативы «полномочного» генерала по набору рабочей силы Фрица Заукеля до конца 1942 года позволили вывезти в Германию 240 тыс. французских рабочих. Во-вторых, 7 июня 1942 года был принят указ об обязательном ношении желтой звезды для евреев, а 16 июля состоялась первая облава на евреев нефранцузского происхождения; в течение лета и осени они были депортированы, причем число жертв достигло 12 тыс. человек. Наконец, по приказам от 19 и 25 августа 1942 года был принят указ об обязательной военной службе для молодых мужчин из Эльзаса и Лотарингии. Все это не могло не омрачить отношения между обеими странами.

8 ноября, пока в Виши заседал совет министров, бурно обсуждавший положение в Северной Африке, Гитлер выступал перед партийными ветеранами в Мюнхене на памятной встрече в честь путча 1923 года. У его адъютанта Белова сложилось впечатление, что он растерян, но не желает этого показывать. Геббельс, напротив, нашел фюрера в прекрасной форме, как и его речь, судя по всему написанную за несколько недель до того. Впрочем, ему не требовалось особой подготовки, поскольку он повторял примерно то же, о чем твердил всегда. Сравнивал нынешнюю войну с борьбой за власть, которую ему пришлось вести в прошлом. Как и прежде, от категорически отверг возможность компромисса и заявил, что не намерен выступать с предложениями о мире: «Сейчас не время говорить о мире, сейчас время воевать». Он всегда страдал одним недостатком – или это было достоинство? – настоять, чтобы последнее слово осталось за ним. Если в прошлом Германия сложила оружие без четверти двенадцать, то он остановится не раньше, чем часы покажут «пять минут первого». Затем он обрушил поток инсинуаций на Сталина, Черчилля, Рузвельта и «надушенного мальчишку» Идена.

Между тем он через Абеца дал знать в Виши, что если французы готовы объявить войну англичанам и американцам, то он пойдет с ними «против всех бурь и ветров». Как отмечал Геббельс, фюрер оказывал им «огромное доверие. Французы, очевидно, попытаются внести в это предложение больше содержания и придать ему более широкую основу. Если с ними получится договориться, что пока сомнительно, это даст нам в руки бесценный пропагандистский козырь. Мы тогда сможем нарисовать весьма привлекательную картину будущей Европы; хартия нового европейского строительства, безусловно, затмит Атлантическую хартию Рузвельта и Черчилля. На мой взгляд, эта перспектива слишком заманчива, чтобы иметь шансы на осуществление». Все, даже Гиммлер, Риббентроп и Кейтель, соглашались с тем, что подобное строительство будет «красивым и приятным». Тем не менее фюрер, как и его министр пропаганды, оставался «крайне подозрительным и скептичным и не желал раньше времени связывать себе руки договором с Францией, пока он не получит всестороннего и искреннего одобрения итальянцев». Французское правительство продолжало дискутировать, и фюрер решил «немного смягчить свои требования. Он не настаивает на формальном объявлении войны, которое даст англичанам и американцам право бомбить Францию. Но если французы откажутся, он намеревается в самые короткие сроки захватить оставшуюся французскую территорию».

Поздно вечером состоялись трехсторонние переговоры между Мюнхеном, Виши и Римом. К часу ночи стало известно, что Алжир уже ведет переговоры о перемирии. Главный вопрос, волновавший всех, звучал так: где генерал Жиро, бежавший из концлагеря для пленных офицеров? В Берлине и Мюнхене знали, что Вейган в Виши ведет переговоры с Петеном, но местонахождение Жиро оставалось неизвестным, даже Абецу. «В Виши, – отмечал Геббельс, – царит смятение. В этот решающий час во Франции не нашлось государственного деятеля нужного масштаба, который знал бы, чего он хочет». Наконец, пришло сообщение, что Дарлан захвачен американцами.