«Вечером 13 октября мы находились на холме к югу от Вервика и там в течение нескольких часов подверглись непрерывному обстрелу газовыми снарядами. С небольшими перерывами обстрел продолжался всю ночь. Около полуночи часть товарищей выбыла из строя, некоторые из них – навсегда. Под утро я тоже стал чувствовать сильную боль, увеличивающуюся с каждой минутой. Около 7 часов утра, спотыкаясь и падая, я кое-как брел на пункт. Глаза мои горели от боли. Уходя, я не забыл отметиться у начальства – в последний раз во время этой войны.
Спустя несколько часов глаза мои превратились в горящие угли. Затем я перестал видеть. Меня отправили в госпиталь в местечко Пазевальк (Померания). Здесь пришлось мне пережить революцию!..»
Там же он узнал об отречении Вильгельма II и о том, что война проиграна. В «Майн Кампф» он пишет, что заплакал при этом известии, как не плакал со дня смерти матери.
«Не разверзнутся ли теперь братские могилы, где похоронены те, кто шел на верную смерть в убеждении, что отдает свою жизнь за дело родной страны? Для того ли приносились все эти неисчислимые жертвы, чтобы теперь кучка жалких преступников могла посягнуть на судьбы нашей страны? Ведь эти герои бесспорно заслужили надгробный памятник, на котором были бы написаны слова, сказанные спартанцами в честь погибших при Фермопилах: “Передай моей стране, что здесь погребены те, кто сохранил верность отечеству и преданность долгу”.
Что касается меня, то я решил заняться политикой».
Это «решение», как и временная слепота Гитлера, породило множество спекуляций и комментариев. Действительно ли он стал жертвой отравления ипритом (горчичным газом) или просто струсил, впал в истерику и симулировал слепоту, чтобы не возвращаться на фронт? Мало того, высказывались мнения, что эту идею ему под гипнозом внушил в Пазевальке профессор Форстер. Все эти предположения, основанные на сомнительных источниках, вряд ли заслуживают доверия.
Гитлер совершенно определенно не хотел изменять патриотическому долгу, а его временная «слепота» вполне могла явиться симптомом газовой интоксикации либо, что тоже не исключается, психосоматической реакцией на весть о поражении в войне. Она была для него сильнейшим ударом, ведь он буквально боготворил Германию. Рушилось все, что составляло смысл его жизни. Наверняка Гитлер, как и многие другие, задавался вопросом, что же ему теперь делать. Но его личные страдания и личная судьба теряли всякое значение перед лицом всеобщей гибели. Он пережил капитуляцию как личное оскорбление, от которого следовало отмыться – так же, как от собственных неудач и разочарований. В госпитале Пазевалька его, очевидно, посетило нечто вроде озарения. Как полагает историк и психолог Уэйт, в этот момент Гитлер наконец решил для себя проблему собственной идентичности. Он знал, чего хочет – подобно персонажу Ремарка, заявившему: «Я хотел бы совершить что-нибудь необыкновенное». Гитлер, скромный и никому не известный австрийский солдат, хотел спасти родину от «преступников» и «евреев», толкнувших ее в пропасть. Правда ли, что у него были пророческие видения? Есть такие, кто верит, что он обладал способностями к ясновидению и даром медиума. Не станем заходить столь далеко, но все же отметим, что его отличали обостренное чутье, умение использовать любую благоприятную возможность, интуиция и воображение. Можно также вспомнить мнение психолога Штирлина: Гитлер поддался коллективному психозу, чтобы исцелиться от собственного. Еще один историк и психолог, Бинион, предполагает даже, что «харизма» Гитлера появилась именно после его пребывания в Пазевальке, – впрочем, и он строит свои выводы на спорных свидетельствах.