Как известно, западный империализм как таковой выдвигает в качестве самооправдания три аргумента: государственная необходимость, гуманитарный императив и наука (причем все три не носят взаимоисключающий характер). Немецкие сторонники империализма в обеих описанных выше вариациях в основном настаивали на двух первых аргументах, британские и французские – по большей части на втором, указывая на миссионерскую деятельность. Но для Второго рейха особую мощь обрел третий аргумент. Видные представители университетской науки – экономисты, политологи, социологи и антропологи – широко пользовались им для участия в политическом споре, и наглядным примером тому служит Ратцель. Другие немецкие ученые, такие как Макс Вебер, Фридрих Нойман или Пауль Рорбах, предпочитали выступить с предложением реформ, призванных обеспечить национальный консенсус, необходимый для претворения в жизнь империалистической политики. Так, в 1895 году, во вводной лекции на занятиях в Университете Фрибурга Макс Вебер говорил о том, что нация нуждается в националистической и империалистической политике.
Как и в случае с антисемитизмом, война воздействовала на различные империалистские идеи как мощный катализатор. Если Фриц Фишер вскрывает преемственность между сформировавшимися до 1914 года империалистскими идеями и заявленными военными целями, то другие исследователи обращают особое внимание на роль политических структур в Германии.
Расхождения между двумя формами довоенного империализма сохранились и во время боевых действий, проявившись в том числе в вопросе об аннексиях. Сторонники аннексий в основном принадлежали к лагерю поборников «мировой политики», в требования которых входило «исправление» существующих границ в пользу Германии. Ярким примером проявления этой тенденции стала знаменитая программа канцлера Бетмана-Гольвега, выражавшая интересы армии и крупных промышленников, принятая в сентябре 1914 года; призывы к заселению колоний в ней, правда, отсутствовали, зато торжественно провозглашалась необходимость создания таких образований, как
Эта пангерманская программа знаменовала собой важный этап в развитии идеологии «жизненного пространства». Заметный акцент в ней делался на заселении колоний в Европе, остальное в основном служило привлечению внимания различных слоев общества, но и главных заявленных целей хватало, чтобы удовлетворить чаяниям крупных промышленников, крестьян и представителей среднего класса. Использование этих двух идеологий сыграло важную роль во внутренней политике, поскольку попытка Бетмана добиться национального консенсуса на основе так называемой диагональной политики лишь вызвала всеобщее недовольство, начиная от умеренных сторонников «мировой политики», национал-либералов, центристов, прогрессистов и большей части социал-демократов и заканчивая пангерманистами и радикальными консерваторами. Можно с точностью определить исторический момент, в который окончательно определилась победа идеологии «жизненного пространства». Это случилось между сентябрем 1916 года, когда к высшему руководству немецкой армией пришли Гинденбург и Людендорф, и 13 июля 1917 года, когда вышел в отставку Бетман-Гольвег. «Мирная резолюция» рейхстага от 19 июля 1917 года вызвала образование