Вскоре после взрыва в ставку прибыл Муссолини, и Гитлер показал ему, где взорвалась бомба. Потрясенный, итальянский диктатор воспринял спасение фюрера как знак свыше: человек, чудом выживший после такого покушения, обречен на победу. Гитлер объяснил ему, что речь идет о мелкой «шайке реакционеров», не имеющей никакой связи с народом и работающей на «международную шваль». С речью аналогичного содержания он обратился и к немцам, подчеркнув, что будут приняты драконовские меры. Геббельс записал, что фюрер, даже истекая кровью, показал нации пример борьбы с «франкмасонской ложей», всегда враждовавшей с нацистами и «воткнувшей нож в спину рейху в самые тяжелые для него часы».
Специальная комиссия гестапо начала аресты. Довольно быстро выяснилось, что заговор отнюдь не был делом рук «мелкой шайки». Около пяти тысяч человек были приговорены к смертной казни гражданскими судами, не говоря уже о военных трибуналах. Главных обвиняемых судил народный трибунал под руководством Роланда Фрейслера (Гитлер сравнивал его с Вышинским); почти все получили смертный приговор; Геббельс заснял их казнь – повешением на мясных крюках. Остальные участники оппозиции, арестованные до этого – Канарис, Мольтке, Остер или Бонхеффер, – были повешены во Флоссенбурге или расстреляны в 1945 году специальными командами СС.
Неудавшееся покушение произвело на Гитлера кратковременный стимулирующий эффект. У него даже перестала трястись левая рука. Разумеется, он увидел в нем подтверждение своей миссии. Это была нижняя точка, верил он, и теперь снова начнется подъем. Гудериан получил назначение на должность начальника штаба сухопутной армии и добился от фюрера приказа о превращении всей восточной части Германии в настоящий оборонительный лагерь. Гауляйтеры лично отвечали за сооружение оборонительных укреплений. Гиммлер, назначенный командующим резервной армией, сформировал 40 новых дивизий (так называемых народных дивизий гранатометчиков), состоящих из зеленых новобранцев. Он и в самом деле получил разрешение собирать «народную армию». Во время ежегодного совещания гауляйтеров в Познани шеф СС вел себя как главнокомандующий силами вермахта. Вместе с тем историки до сих пор не пришли к единому мнению по поводу его отношения к противникам режима. Не подлежит сомнению, что он знал об их существовании. Почему он их не остановил? Не верил, что аристократы и крупные буржуа способны осуществить государственный переворот? Или надеялся в случае их успеха снова получить заметную роль благодаря поддержке СС и сил полиции?
Очевидно, что в глазах фюрера неудачи на фронте выглядели предательством; любое событие он отныне толковал в связи с покушением. 31 июля он заявил: «Это происшествие не должно рассматриваться как изолированный акт; это лишь симптом внутреннего расстройства, яда, проникшего в нашу кровь. Чего вы хотите от фронта, если на высших постах у нас абсолютные разрушители – не пораженцы, а разрушители и изменники». Как и в 1918 году, речь шла о революции, которая готовилась «не руками солдат, в руками генералов». Его подозрительность усилилась многократно, теперь он повсюду видел предателей: «Мы не знаем, какие из принятых здесь завтра стратегических решений не станут тогда же известны англичанам». (Чего он не знал, так это того, что англичане были гораздо лучше информированы благодаря службам перехвата и дешифровки, чем из-за утечки секретных сведений). Отныне ничто не должно было помешать планам рейха осуществиться. Фюрер сформулировал задачу следующим образом: «Прежде всего надо дать понять воюющей армии, что, несмотря на обстоятельства, она должна вести сражение с последним фанатизмом, понимая, что любое отступление невозможно». Например, во Франции следовало соорудить линию обороны; еще в декабре 1943 года был разработан план, согласно которому она должна была пройти от Соммы до Марны и затем до гор Юра. 2 августа Гитлер отдал приказ начинать обустройство этих позиций, однако к этому времени союзные войска успели продвинуться так далеко, что это стало бессмысленным.
Особое внимание он обращал на удержание портов с целью задержать продвижение противника. Гитлер не скрывал, что готов «просто-напросто пожертвовать некоторыми частями, чтобы сохранить целое». Не владея инициативой, он волей-неволей должен был лишь реагировать на операции союзников. Он полагал, что, удерживая порты, сможет отказаться от «промежуточных задач», каждая из которых подразумевала уничтожение тех или иных объектов, что требовало времени. Опытных командиров в армии сменили необстрелянные юнцы. «Если Наполеон в 27 лет смог стать первым консулом, не понимаю, почему у нас тридцатилетний солдат не может стать бригадным или дивизионным генералом».