Гитлер

Многие историки увидели в акции 1 апреля 1933 года попытку приоткрыть клапан «народного гнева», способного вылиться в неконтролируемые действия, как вещал по радио Геббельс. Но даже если подобный «гнев» действительно имел место, он присутствовал только в экстремистском крыле партии, представленном Штрайхером, и в рядах торговой буржуазии, недовольной процветанием крупных магазинов, многие из которых находились в руках евреев. Слабый отклик на эти призывы, полученный главарями НСДАП от подавляющей массы населения, даже вынудил Гитлера несколько затушевать эту часть программы в два года, предшествовавшие его приходу к власти. Бойкот не принес ожидаемого успеха, и это явилось достаточным основанием для его прекращения.

Однако за тактическими доводами скрывалась глубинная ненависть, которую наглядно демонстрируют два эпизода, описанных Геббельсом в своем дневнике. Во-первых, он пересказывает виденный им сон: он убегал по школьному коридору от толпы евреев из Восточной Галиции; они осыпали его грязной бранью, он отвечал им тем же. Второй эпизод, датируемый июнем 1932 года, относится к его кампании против супрефекта полиции Вайсса (которого он называет Исидором) – по его мнению, человека, являющегося для каждого берлинского национал-социалиста олицетворением системы: «Если он падет, система долго не продержится. Месть – это блюдо, которое подают холодным». Подобную смесь расчета и мстительной ненависти нетрудно обнаружить во многих других действиях гитлеровского режима.

Впрочем, предпринималось немало шагов, свидетельствующих скорее о тактической хитрости, чем об иррациональных чувствах. В первую очередь речь шла о том, чтобы прибрать к рукам профсоюзы, хотя самый могущественный из них – АДГБ – уже и так публично открестился от союза с социал-демократами, несмотря на долгую историю сотрудничества, и во время Дня Потсдама заявил о готовности поддерживать правящий режим вне зависимости от его окраски.

24 марта Геббельс представил проект закона, объявляющего 1 мая официально праздничным днем, – как он говорил, это будет грандиозное подтверждение единства народа и конца классовых идеологий. На самом деле Немецкий комитет по охране труда втайне готовил на 2 мая захват профсоюзных центров, и ему требовалась маскировка. 7 апреля, на вечернем заседании, правительство провозгласило 1 мая «национальным днем труда», приняло второй закон (первый был датирован 31 марта) о землях, которыми отныне управляли чиновники рейха (рейхштат-галтеры) – в немецкой конституционной истории это было новшество, – и одобрило текст о «восстановлении профессиональной государственной службы», легализовавший политические чистки и лишение доступа к государственным должностям лицам неарийского происхождения (исключение – до 1935 года – делалось только для участников войны, фронтовиков). «Можно сказать, что сегодня мы опять творили историю Германии, – пишет Геббельс. – Наша цель – полная унификация рейха. И постепенно, шаг за шагом, мы к ней приближаемся». 17 апреля, после заседания в Оберзальцберге, посвященного обсуждению нацистских планов на 2 мая, он записал: «Может, пошумят несколько дней, зато потом станут наши. Мы только оказываем услугу рабочим, освобождая их от паразитов-руководителей, не дававших им жить. Когда профсоюзы попадут к нам в руки, все остальные партии и организации долго не продержатся. В любом случае, решение было принято вчера в Оберзальцберге. Пути назад нет. Через год мы будем держать в руках всю Германию». На следующий день он добавил: «В народе только и разговоров, что о грядущей второй революции. Это означает, что первая еще не окончена. Вскоре нам предстоит объясниться с реакцией. Революция не должна останавливаться».