Гитл и камень Андромеды

Покупала сливы и бананы? Хорошо! Я рада, что ей живется хорошо. Откуда я знаю, что ей живется хорошо? Потому что она покупала сливы и бананы, а не веревку, чтобы повеситься! Очень хорошо, что она так выглядит! Нет, она не моложе нас! Она не может быть моложе нас, мы были тогда совсем девчонки, а она уже носила бюстгальтер пятого размера! Сколько же лет прошло? Ой, сколько лет прошло! Но я помню эту Тю-тю так, как будто это было вчера. Сонька, ты опять про задницу? Ты хочешь поссориться? На! Я с тобой не разговариваю! Хорошо, так мой Гершон любовался на две задницы — на мою и на задницу Тю-тю, а твой Моня всю жизнь сидел на диете и, кроме твоей задницы, ничего не видел! Твоя задница самая красивая? Так это по-твоему, а я спрошу у Мони. У него может быть другая точка зрения. Маня, ты можешь прийти вечером на блинчики с мясом. А Сонька пусть не приходит! Я не хочу ее видеть! Маня, девочка привезла мне настоящую мясорубку. Русские привозят их из России. Там есть все, там есть даже кофе из цикория. Ты помнишь вкус кофе из цикория? А я не могу забыть! Голодное время, но какое веселое! Так приходи вечером, она привезла мне этот кофе тоже. Нет, — сказала она Соне, но не глядя в ее сторону, — я же сказала, что не хочу тебя видеть! Зачем ты суешь мне под нос эту задницу? Нет, меня это не раздражает. Но от лучшей подруги я не должна это слышать! Хорошо, приходи, но держи язык на привязи!

Итак, пройдя всего пятьсот метров от автобусной остановки, мы уже опросили примерно тридцать процентов кибуцниц, знавших Паньоля, и выяснили, что Тю-тю по имени Эстер живет в Ришоне или хотя бы покупает там сливы и бананы. Из старой гвардии в кибуце осталось всего двенадцать семей, но одна семья сейчас находится в сионистской командировке в Перу, а с двумя Песя не разговаривает и не общается. Придется искать покровительство у Мани и Сони. Соня интереснее. Сплетницы живут дольше и знают больше.

Ах, кибуц, кибуц! Волшебное место, где все знают все друг о друге и хранят старые сплетни сорок лет, не позволяя им ни забыться, ни даже выдохнуться! Ах, благословенная провинция, если б не ты, мир потерял бы память!

Помнит ли Паньоль о Песе, Мане и Соне? В его жизни столько произошло, мимо глаз промелькнуло такое количество лиц! Как можно всех запомнить?

А эти тетки в неспешном и подробном своем существовании поставили Паньоля вехой, от которой они что-то отсчитывают, с которой сверяются, вокруг которой все еще бродят на привязи, пощипывая выгоревшую траву воспоминаний. Да нет, не выгоревшую! Свежую, будто она выросла вчера. Песя не хочет помнить о том, что двое ее сыновей погибли. Но она помнит Тю-тю и обиду, нанесенную ее самолюбию сорок лет назад! Непостижимо! И как хорошо, что я захватила фотоальбом Каца. Вот и разберемся за блинчиками и ностальгическим кофе из цикория, кто там есть кто и что есть что.

А я хотела выкинуть этот кофе перед вылетом из Ленинграда! Его сунула мне в сумку подруга Маша. Сунула и извинилась за то, что другого кофе в гастрономе не нашлось. На первых порах и такой сгодится, сказала она тогда и вздохнула. Вздохнула от того, что мне больше не придется пить настой из этой сорной травы, тогда как она все так же будет охотиться за баночками с растворимым кофе фирмы «Нестле» и стоять за ними в очередях. Если я скажу ей, что хорошего растворимого кофе вообще не бывает, Маша, пожалуй, обидится. Сейчас, после всего, что со мной приключилось, нам было бы непросто понять друг дружку. А Песя и ее подружки могут не разговаривать друг с дружкой год, два и три. Но они живут рядом, переживают события совместно и, если решат помириться, никакого зияния между ними не будет.

Хорошо, что две пачки эрзаца под домашним названием «бурда», поскольку Сима не разрешала называть этот напиток благородным словом «кофе», завалились за подкладку сумки, иначе я бы выкинула их еще в Вене. А в кибуце устраивают праздник, потому что появился эрзац-кафе! Но и мама с Симой устраивали партизанские посиделки при одной свече со стаканом кипятка без заварки. Назывался этот напиток «чай белая роза». К нему подавали по половине сухаря на брата, а сухари сушили специально для этой цели из ржаного хлеба. Такими сухарями теперь не торгуют, даже там, где все еще продают кофе из цикория.

Ностальгия — сильная штука. А лишения — чудесный стимул для памяти. Говорят, люди помнят минуты счастья и забывают годы горя. Не уверена. По-моему, все происходит ровно наоборот. За мгновения пронзительного восторга приходится платить годами разочарований и невзгод, которые и составляют основу жизни. О них помнят и говорят без конца, находя сладость в самом факте преодоления, в том, что выстояли, в том, как выстаивали. А минуты счастья… полно, были они или только привиделись? Эти минуты не более чем тени на стенах Платоновой пещеры, нечто вроде прорыва в тучах во время летнего ненастья. Показалось солнышко — уже хорошо, уже весело. Но там, где солнце шпарит круглый год, счастье видится как раз дождевой тучкой, проносящейся мимо.