Гитл и камень Андромеды

Подпись была четкой, как на банковской бумаге — Йехезкель Кац.

Мне стало так жарко, что пот потек по лицу. Мордук посмотрел на меня внимательно, в глазах у него торчал вопрос.

— Женские дела, — пробормотала я, и Мордук кивнул. Вопрос не исчез окончательно, но его очертания в лукавых глазах перса несколько побледнели.

— Ты помнишь, у кого купил стол?

Мордехай отрицательно помотал головой. Старьевщик приехал, кажется, из Реховота. Или из Ришона. В общем, из тех краев.

— А где начало этого письма?

— Я пустил его по листочку на обертку.

Кому он продавал бусы, ложки-плошки и иные безделушки, завернув их в бесценные листочки, Мордехай тоже не помнил. А если бы и помнил, что с того? Где можно найти этих случайных покупателей?

— Что написано на этих листочках? — спросил Мордук с беззлобным детским любопытством. — Чем они тебя так заинтересовали?

— Да так… Кто-то кого-то обокрал. Но тут только конец, а интересно, что было в начале. Там что-то про мэра Ришона. А я иногда пишу в местную газету.

— А! — успокоился Мордук. — Тогда к лучшему, что листочки разлетелись. Мне этот мэр не сделал ничего плохого. Я его не знаю. Ну так ты берешь эту рамку за тридцатку? Дешевле нельзя.

— Беру, — кивнула я, полезла в сумку за кошельком и, словно в забывчивости, оставила в сумке письмо. Мордук о нем и не вспомнил.

— А это барахло, — я кивнула на корзину с бецалелевской бронзой, — сколько ты за него просишь? Я учу детей рисовать, мне нужны всякие недорогие штучки. Сколько возьмешь за все?

Теперь капли пота выступили на лбу Мордехая.

— Я платил старьевщику… я заплатил…

— Ты уже сказал, что дорого заплатил за рамку и получил в придачу стол. Наверное, это барахло ты тоже получил в придачу!

— Но не к столу, а к старому токарному станку. Я его уже продал тут одному… отдал дешево. А станок еще в рабочем состоянии. Еще там были ящики с пуговицами. Их я продал в магазин на Нахлат Биньямин.

— Мне станок не нужен. И пуговицы не нужны. Сколько ты хочешь за всю корзину?

— Я должен посоветоваться со специалистом, — заюлил Мордехай.

— Ладно, советуйся. Я поищу что-нибудь другое. Там, за углом, продают гипсовые бюсты.

— А сколько ты хочешь платить?

— Школа выдала мне триста пятьдесят шекелей на покупку пособий. А я уже потратила из них тридцать на эту рамку. Она мне нравится. Я поставлю ее дома. Осталось триста двадцать.

— Накинь еще тридцать.

— И что я выиграю от этого гешефта? Моя начальница не захотела заказывать пособия в специальном магазине, как все делают. Я сама потащилась на базар. Мне за это что-то полагается?

— Накинь двадцать.

— Пятнадцать. И донеси корзину до угла, там можно взять такси. Она тяжелая.

Мы пошли по боковой улице, потому что я не хотела проходить мимо Бенджи. Ему совсем не надо было знать об этой истории. Ну, купила какая-то дура кучу бронзовых безделушек за небольшие деньги. Об этом базар не шепчется. А вот сообщение о том, что я купила для галереи Кароля безумное количество старой израильской бронзы, взвинтит базарную цену на эти поделки до потолка. И хотя я была теперь обеспечена товаром на ближайшие полгода, не следовало пилить сук, на котором сидишь.

Итак, что мы имеем? Даже если бы Йехезкель Кац не расписался на неотправленном письме, я узнала его почерк. И узнала стол, он стоял в мастерской Каца. Узнала по исписанной цифрами поверхности. Мы еще спорили с Каролем, что означают эти цифры. Кароль считал, что это еще один список карточных долгов. А я полагала, что нечто иное. И оказалась права! Под запыленной рейсшиной была надпись: «Таблица перевода дюймов в сантиметры». Хези Кац не надеялся на свою память и в этом вопросе! Помню, как я рассмеялась, представив себе остекленевшие глаза Каца, не понимающего с бодуна, что за цифры мельтешат перед его глазами. Если бы не ощущение чуть ли не преступности нашего тогдашнего присутствия в доме покойного, я бы точно пошарила в ящиках стола, нашла и прочла это письмо. И знала бы, где спрятана папка с рисунками Шагала. Так мне, стыдливой дуре, и надо!

А мэрия пустила все с молотка. Хорошо хоть, что альбом с фотографиями, валявшийся среди картин в мастерской, я забрала себе. Но в серванте рядом с коньяком и рулетками лежало еще три альбома. И в них — наверняка! — нужные мне фотографии. Какая же я идиотка! И незачем теперь рассказывать эту историю Каролю, он меня просто застрелит.

А папка… где ее можно было спрятать? Антресоли проверяла Мара. Папка с рисунками не прошла бы мимо ее внимания. Нет, на антресоли полез Кароль. И долго возился там с идиотскими старыми шинами. Он не стал бы обращать внимания на старую папку, особенно после этих шин. Мы же искали не папку, а картины!

Значит, придется все же рассказать Каролю, может быть, он что-нибудь и вспомнит. Я же не одна делала обыск в квартире Каца. Необходимо попасть в эту квартиру еще раз. Ленивый работник мэрии вряд ли полез на антресоли. Ему было велено очистить квартиру, он и вызвал старьевщика. А на антресолях тут редко хранят что-нибудь ценное. Больше старую одежду и поломанные радиоприемники.