Гитара в литературе

«Если речь шла о музыке, это хрупкое существо не ведало усталости. Гитаристы округи, бывало, после долгих часов игры и пения валились от усталости наземь, у них опухали от струн пальцы, и для окружающих было бы лучше, если б они умолкли, а не фальшивили, но инвалидик по-прежнему сидел на своем стульчике с соломенным сиденьем (ножки у него, как у японцев, не доставали до земли), и его маленькие, не знающие усталости пальцы извлекали из инструмента чарующие мелодии, при этом сам он напевал так, будто праздник только начинается. Голос у него был не сильный — конечно, он не смог бы соперничать со знаменитым Эсекиелем Дельфином, от голоса которого, когда он при исполнении некоторых вальсов брал верхнее соль, звенели стекла в окне напротив. Однако недостаток его силы возмещали неутомимость, фанатическая любовь к музыке, богатство оттенков в игре, когда каждая нота звучала должным образом».

Крисанто Маравильяс влюбляется в монашенку, сестру Фатиму:

«Он шел в сырую ночь, таща за собой под зимним моросящим дождиком в предрассветном тумане свою гитару, и усаживался на знаменитую скамью у пустынной площади Санта-Аны напротив монастыря Босоножек. И тогда бродящие на заре коты слышали самые нежные аккорды, когда-либо извлекавшиеся из земной гитары, самые пылкие песни, когда-либо созданные человеком в любовной музыке. Набожные прихожанки, нередко застававшие его на рассвете поющим и плачущим перед монастырем, пустили подлый слух, будто музыкант, опьяненный тщеславием, влюбился в Божью Матерь и поет ей на восходе серенады».

Нетрудно сделать вывод, прочитав эти фрагменты: гитара в Перу — неотъемлемый атрибут быта, она звучит на всех торжествах, от рождения человека до самой его смерти.

АЛЕКСАНДР СЕМЕНОВИЧ КУШНЕР

Кушнер, Александр Семенович (родился в 1936) — русский поэт. Лирико-философские сборники, отмеченные историкокультурной ассоциативностью, воссоздают духовный и культурный мир современного интеллигента («Ночной дозор», 1966, «Прямая речь», 1975, «Голос», 1978, «Канва», 1981, «Таврический сад», 1984, «Живая изгородь», 1988). Стремление постичь вневременное в обыденной жизни.

У нидерландского художника Яна Вермеера было 15 детей, четверо из которых умерли в младенчестве. Александр Кушнер в одном из эссе замечает: «А сейчас я назову имена его дочерей: Мария, Альеда, Гертруда, Катарина, Элизабет, Беатриса, Жанна… Мне кажется, это они, его дочери, смотрят на нас с некоторых его поздних картин: одна вышивает, другая играет на гитаре, третья пишет письмо, — они похожи, их легко перепутать, принять одну за другую».

Предположение вполне вероятное: кто, как не дочери, готовы были часами позировать художнику, который работал очень медленно? А то, что в доме Вермеера была гитара, почти не вызывает сомнения. Уж больно много музыки в его полотнах, где перед нами предстает тончайшая игра разума и чувств, души и плоти.

Александр Кушнер в этом же эссе о творчестве Яна Вермеера роняет такую двусмысленную фразу: «Художник словно не вполне еще доверял себе, специфике своего искусства, искал для живописи оправдания в слове, идее. С равным успехом он мог сопроводить свою картину разъяснительной эмблемой, назидательной справкой. Толкованием или музыкальной фразой. Представим себе, что подходим к картине — и в это время из вмонтированного в раму микрофона начинает звучать музыка (встречаются же на его полотнах то и дело клавесины, лютни, гитары, где-то, помнится, даже лежит на полу контрабас). Боюсь, такое братание живописи и музыки было бы насильственным (не о нем ли вздыхают наиболее сентиментальные мечтатели с символистической закваской), а то и напоминало бы прощальную, траурную церемонию».

Оставим на совести поэта досадную оговорку, будто музыка может звучать из микрофона, а не из динамика. Интересно его предположение о том, что Вермеер понимал ограниченные возможности живописи, неспособной во всей полноте выразить мысль художника. Выдающийся представитель «малых голландцев» одним из первых попытался приблизить живопись к музыке, помещая в интерьер те или иные музыкальные инструменты, в том числе классическую гитару.

ЭДВАРД СТАНИСЛАВОВИЧ РАДЗИНСКИЙ