В 1846 году Александр Дюма совершил краткую поездку по Испании, в которую пригласил своего сына, тогда еще начинающего литератора. Турне изобиловало впечатлениями, о которых прославленный романист оставил свидетельства. О его дорожном дневнике Андре Моруа высказался недвусмысленно: «Описания ночных схваток с хозяевами… трактиров… достойны пера Сервантеса. Испанские танцы нарисованы с изяществом, присущим лучшим страницам Готье. Отец и сын бредят балконами, гитарами, дуэньями и пылкими красотками. Дюма-сын имел немало приключений и описал их в стихах, обращенных к Кончите или Анне-Марии. В них он, идя по стопам Мюссе, рифмовал Севилью с мантильей и Прадо с досадой».
Пиренейская экзотика не могла оставить равнодушными столь впечатлительных и романтичных особ, и ночная певунья-гитара тоже покорила их сердца.
Роман Гюстава Флобера «Госпожа Бовари» был воспринят тогдашней критикой в штыки. В прессе разразилась буря гнева, которая привела к тому, что состоялось судебное разбирательство по обвинению автора в безнравственности и оскорблении общественной морали. Несмотря на оправдательный приговор, французский гений оставался в отчаянии. «Кроме всего, меня тревожит будущее, — жаловался он. — О чем же можно писать, если столь безобидное создание, если бедная моя госпожа Бовари была схвачена за волосы и, словно гулящая девка, доставлена в исправительную полицию?» Андре Моруа, рассказывая эту историю, добавляет: «Писатель отлично знал, что искусство и мораль — два совершенно различных явления; он поспешил вернуться в свой загородный дом и там, вдали от людей, принялся прилаживать новые струны «к своей бедной гитаре, которую забрасывали грязью».
Флобер, сравнив себя и свой творческий дар с гитарой, сделал великолепному музыкальному инструменту бесценный комплимент!
В юмористических рассказах Антона Павловича Чехова гитара появляется, как правило, в одной связке с телеграфистом, геранью и непременным полштофом на столе. Все это — лицо мещанского быта, который великий художник искренне не переносил. Казалось бы, писатель преисполнен желчного скепсиса к гитарной музыке.
Однако это не так. В пьесах Чехов выказывает себя тонким ценителем гитары, давая режиссеру возможность с помощью данного инструмента изобретательно ставить спектакль. Андре Моруа в «Литературных портретах» отмечает: «Он подобен великим музыкантам, которые с помощью паузы вызывают или поддерживают волнение или дают необходимую передышку, чтобы перейти к другой теме и подчеркнуть ее, выделить. Впрочем, у Чехова нередко паузы заполнены музыкой. Кто-то из действующих лиц насвистывает, напевает или наигрывает на гитаре, на балалайке хватающую за душу мелодию. Замирают вдали звуки военного оркестра. В «Чайке» без конца поют романсы. В «Вишневом саде» слышатся грустные песни, щебет птиц, гитара и «отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный». Этот звук предвещает несчастье, несчастье, которое заканчивается глухим стуком топора, вырубающего вишневый сад».
НИКОЛАЙ СТЕПАНОВИЧ ГУМИЛЕВ
Гумилев, Николай Степанович (1886–1921) — русский поэт. В 1910-е годы — один из ведущих представителей акмеизма. Для стихов характерны апология «сильного человека» — воина и поэта. Декоративность, изысканность поэтического языка (сборники «Романтические цветы», 1908, «Костер», 1918, «Огненный столп», 1921). Переводы. Расстрелян как участник контрреволюционного заговора. В 1991 году дело в отношении Гумилева прекращено за отсутствием состава преступления.
Гитара в русской литературе еще со времен Пушкина предстает в трех обликах: возвышенно-рыцарском, забубенно-цыганском, провинциально-обывательском. Понятно, что Николай Гумилев с его мальчишеским стремлением к колониальной экзотике и морским приключениям предпочитает видеть в гитаре спутницу конкистадоров и корсаров или, на худой конец, влюбленных идальго в плаще и со шпагой. «Меня не любишь ты, но ныне / Я буду у твоих дверей. / И там стоять я буду, струны / Щипля и в дерево стуча, / Пока внезапно лоб твой юный / Не озарит в окне свеча. Я запрещу другим гитарам / Поблизости меня звенеть, / Твой переулок — мне: недаром / Я говорю другим «не сметь».
Сюжет стихотворения традиционен, да и сам «испанский костюм» истерт до дыр. Оправдывает автора, пожалуй, лишь то, что этот опус включен в цикл «Из Теофиля Готье», то есть намеренно привязан автором к романтической французской поэзии.