Гитара в литературе

Далее Бунин обращается к воспоминаниям близко знавшей семейство Толстых Катерины Михайловны Лопатиной, которая свидетельствует, что его члены почитали гитару. «Большой толстовский сад в Хамовниках весною звенел смехом, гитарами, цыганскими песнями. Толстые были все очень музыкальны». Сам же Толстой записал однажды в дневнике: «Слушал политические рассуждения, споры и вышел в другую комнату, где с гитарой играли и пели, и явно почувствовал святость веселья».

Похоже, что Льву Николаевичу ничуть не мешала игра на гитаре, более того — помогала в творчестве!

Иван Бунин написал прелестное стихотворение «На хуторе», из которого может получиться пленительная мелодия: «Свечи нагорели, долог зимний вечер… / Сел ты на лежанку, поднял тихий взгляд — / И звучит гитара удалью печальной / Песне беззаботной, старой песне в лад. / «Где ты закатилось, счастье золотое? / Кто тебя развеял по чистым полям? / Не взойти над степью солнышку с заката, / Нет пути-дороги к невозвратным дням!» / Свечи нагорели, долог зимний вечер… / Брови ты приподнял, грустен тихий взгляд… / Не судья тебе я за грехи былого! / Не воротишь жизни прожитой назад!»

Неужели никто из гитаристов не пробовал написать музыку на эти проникновенные, печальные слова?

ГЕНРИХ МАНН

Манн, Генрих (1871–1950) — немецкий писатель.

Брат Т. Манна. С 1933 года — в эмиграции, с 1940 года — в США. Социально-нравственные романы о Германии «бюргерской» эпохи, обличающие кайзеровский милитаризм и буржуазный стиль жизни. Культ ницшеански-свободной личности в трилогии «Богини» (1903). Образ искомого героя, носителя разума и идеи прогресса, «гуманиста с мечтой в руке»— в дилогии «Юность и зрелость короля Генриха IV» (1935–1938).

Любовь — вот основная идея трилогии «Богини» («Диана», «Минерва», «Венера») Генриха Манна.

Блистательные, колоритные исторические сцены конца XIX века, тайные дворцовые интриги — именно на таком фоне разворачивается полная страсти и приключений жизнь главной героини романов, герцогини Виоланты Асси. Гитара часто появляется на страницах повествования.

Ночной город.

«Сады сменились каменными ящиками вышиной с башню, почерневшими от угля и покрытыми плесенью… В кабаках хрипло кричали пьяницы, и визжали девушки. В шуме прокатился, точно маленькая, влажная жемчужина, звук гитары. Из одного окна высунулась, глядя на звезды, женщина с обнаженной грудью».

Торжественная процессия.

«Теперь приблизились другие, мелкими, торопливыми шагами, с шелестом, шумом, жестами, с лавровыми венками на коротких волосах, уверенные в своей грации и силе. Их пальцы, сильные и тонкие, играли рукоятью меча, точно перебирали струны гитары, и лепили в воздухе вырывавшиеся слова, точно воск. Насмешливыми и дикими губами, окруженными рыжими шрамами, они произносили стихи».

Рассказ Виоланты.

«— Нино, — сказала герцогиня, — знаешь, кто был со мной вместо тебя? Сикельгайта, прекрасная дама с амвона в соборе. На ней была широкая, покрытая драгоценными камнями корона; на пальце она держала попугая; он все время клевал ее зеленое кольцо. Лицо у нее было все как будто из крупных зерен, как мраморное, а голос низкий и все-таки детский. Она играла на гитаре и пела мне песни, которые в ее время пел под ее окном четырнадцатилетний

мавр… Так прошли часы, — закончила она и вздохнула, улыбаясь…»

Восторги поклонников и проклятия толпы в адрес Виоланты.

«Случалось, что опьяненные молодые люди выпрягали лошадей из ее экипажа и, как рабы, с проклятиями, везли герцогиню. В толпе она слышала теперь мстительные крики вместе с грязными словами. Восторги и угрозы брызгами разлетались вокруг колес ее экипажа, точно одна и та же грязь. Однажды ночью народ разгромил газетные киоски и сжег кипы иллюстрированного листка с ее портретом — между тем как море было полно пылких гитар, звавших ее».

Сцена смерти герцогини Асси.

«Что-то неопределенное благотворно подействовало на нее — точно запретное благоухание из прежних времен, уже порядочно выдохшееся, проникло в ее комнату. Это была любовь, как бы мало ни было ее. Этот слабый искренне влюбился в нее. Теперь, наконец, когда она умирала, он почувствовал себя достаточно близким к ней; он, жизнь которого была долгим умиранием.

Она не слышала грохота экипажа под своим окном: на ее вопрос ей сообщили, что народ сам приносит туда солому. Вечером до ее слуха донеслось мягкое бренчанье гитары. Она улыбнулась.

— Теперь вы любите меня. Когда я умру, вы будете плакать. «Бедняжка», — скажут они, потому что так называют они мертвых. Как они должны быть рады, что могут хоть раз пожалеть меня — этот единственный, неизбежный раз».