Слово замерло у меня на языке: за окном, почти касаясь его очками, стоял Гиршуни и смотрел внутрь паба, прямо на нас. На его скомканной сусличьей физиономии играла тоненькая усмешечка, уши развевались, как флаги, а кадык слегка двигался, так что я, даже не слыша, слышал это его ужасающее «кхе-кхе-кхе…» Видимо, я сильно изменился в лице, потому что Орех обеспокоенно наклонился и, взяв меня за плечо, заглянул в глаза.
— Что, Арик? Что случилось? Давай покажемся врачу, а? Таблетка, другая… а? Арик!
— Там… смотри… — еле вымолвил я, стараясь незаметно указать на окно. — Там… он…
Орех недоуменно обернулся.
— Кто? Где?
За стеклом уже не было никого, не считая Нью-Йорка. Проклятый суслик испарился, как умел испаряться только он один. Я с трудом перевел дыхание. Сердце колотилось во рту и мешало языку ворочаться.
— Знаешь, — сказал я Ореху. — Пожалуй, стоит принять твое любезное предложение. Проводи меня до номера, ладно? Что-то мне и в самом деле нездоровится.
— Нет проблем, старикан, — с преувеличенной бодростью откликнулся Грецкий. — Доставим в лучшем виде. Вставай, дружище, вставай.
Опираясь на его руку, я поднялся из-за стола. Конечно, я мог бы дойти и сам. Мог бы, когда бы так не боялся. Честно говоря, я просто умирал от страха.
Тип записи:
Этот город очень похож на руину, но не на обветшалую развалину, от которой остался один лишь фундамент и угол стены, да и в тех больше пыли времен, чем первоначального камня, потому что все мало-мальски пригодное уже давно растащено новыми строителями новых домов — в чем, кстати говоря, заключается особенно многозначительная насмешка Создателя над творцами гордых вавилонских башен, храмов, мавзолеев и прочих человеческих струпьев, человеческой перхоти на равнодушном лице земли: все они разрушаются до основания отнюдь не в результате циклопических катаклизмов, что выглядело бы подобающе их торжественному статусу — нет, их растаскивают по камушку, по кирпичику, по-муравьиному — в корзине на спине тонконогого ишака, а то и просто в охапке, в подоле, подмышкой, приведя для этой цели всю семью, так, чтобы даже самый младший хоть что-нибудь да захватил, несколько ходок, и лачуга готова, осталось только прикрыть ветками, и живи себе не хочу — и вот проскакивает всего три-четыре тысячи лет, сущий пустяк, а на месте Вавилонской башни уже никакая не башня, а руина с едва заметным фундаментом и случайно уцелевшим обломком стены, в котором пыли больше, чем камня, причем без всяких землетрясений, наводнений и громомолниеметаний, понимаете?.. ну разве не смешно?.. смешно, конечно смешно… так вот, этот город не такой, его развалины свежи и отчетливы, как после массированной бомбежки с воспоследовавшим очищающим, смывающим пыль и золу ливнем, он похож на открытую, еще не загноившуюся рану, это город мечты, вернее, ее обломков, громоздящихся банками и небоскребами, сваленных в гигантские сверкающие груды, хрустящих под ногой на каждом погонном дюйме его потогонных тротуаров.