А ведь и вправду, эти две безумные недели в «Инокренине» — самое яркое событие в его жизни! О чем он вспоминал, лежа под капельницей в клинике? О детстве? О первой любви? О первой книжке, пахнувшей типографской краской? Нет! Он вспоминал об этих сумасшедших днях, когда придумывали сценарий, который, как у неумелых чародеев, превращался у них во что угодно — только не в экранизацию «Гипсового трубача». А сколько было завиральных фантазий, озарений, сдобренных перцовкой, сколько обид и примирений! Какое время! Даже о том, как игровод его однажды поколотил, вспоминалось теперь с мемориальной теплотой, словно о воспитательных материнских подзатыльниках. А разве можно забыть женское разноплотье, обрушившееся в «Ипокренине» на Андрея Львовича, не избалованного дамской уступчивостью! Какие соблазны: муравьиная тропка, титановая шейка, гаражное вино, камасутриновая мощь! Если бы не тайная сила тибетских гор, открытая ему несчастным старым Болтом, разве была бы с ним сегодня Нинка, спасшая Кокотова от верной смерти? Да мало ли всего… Легендарное время, похожее чем-то на китайский пейзаж, в который можно всматриваться, блуждать в завитушках бесконечно рисунка, находя все новые и новые фигурки, детали, подробности…
— Подъезжаем! — с облегчением доложил Коля.
— Я сама во всем виновата! — вздохнула Маргарита Ефимовна.
…Поначалу все шло как обычно. Охваченный творческим порывом Жарынин взбодрился, напитался здоровьем и ожидал, что после первого, ну, второго отвергнутого синопсиса писатель вспылит и уедет. Но писодей оказался терпеливее предыдущих соавторов, а тут еще возник бедный лицедей Ибрагимбыков… В результате у игровода возник навязчивый бред кинжальной войны со злом…
— Господи, зачем только Тимочка подарил ему эту трость с кинжалом! — воскликнула вдова. — Дима так любил разные ненужные вещи…
В довершение всего доктор Мягченко, как на грех, догуливал отпуск. Маргарита Ефимовна дозвонилась до него и получила инструкцию: мужа из «Ипокренина» срочно забрать, а Кокотову объяснить, что из-за мирового кризиса мистер Шмакс разорился и кино отменяется.
Услышав свое имя, миттельшнауцер шевельнул острыми ушами и посмотрел на людей темными догадливыми глазами.
— Андрей Львович, я в тот день собиралась приехать в «Ипокренино». Хотела утром, но Тимочка смог меня отвезти только вечером. Опоздали…
— М-да…
— А знаете, кто придумал назвать спонсора фильма мистером Шмаксом, так же, как нашего песика?
— Дмитрий Антонович?
— А вот и нет. Я! — гордо сообщила она и заплакала.
XI. Ипокренинский бювет
Поворот на «Ипокренино», прежде скрытый зарослями ольшаника и борщевика, еле приметный с трассы, теперь был так разъезжен, размозжен и разворочен, словно здесь, выполняя боевой приказ, проломилась танковая дивизия с приданной ей колонной дырявых цементовозов. На месте скромного фанерного указателя «ДВК „Кренино“ — 7 км» высился огромный красочный рекламный щит наподобие тех, какими в городе закрывают торцы многоэтажек. Изумленный Кокотов попросил недовольного Колю на минуту остановиться, вышел из машины и, задрав голову, прочитал:
Все это было написано огромными буквами на фоне знаменитого грота, извергавшего мощные струи целебной воды наподобие гейзера. В правом нижнем углу щита Кокотов заметил самовольно приклеенную рекламу размером с газетную полосу, заинтересовался и подошел ближе: