Читаем Гипсовый трубач полностью

— Не надо — так не надо. Мы назовем ее, как и вашу подружку, Тая. Не волнуйтесь, потом поменяем. Это — пока, чтобы не перепутать.

— Хорошо — пусть Тая…

— Кто такая Тая? Думаем! Она хиппи. Настоящая. Состоит в подпольной организации. У нее с Левой летний случайный роман. Она ведь девушка опытная. Хипповки в этом отношении были абсолютно раскованные. Я в молодости встречался с одной — дочкой генерала. Что вытворяла! Боже, страшно вспомнить! Для нашей Таи этот роман — всего лишь игра, эпизод, прихоть пресыщенного тела. А вот для Левы, невинного мальчика, это — космическое чувство, на всю жизнь. Согласны?

— Не совсем…

— Возражайте, умоляю вас, возражайте!

— Да, Тая опытная, даже немного развращенная, но душой она стремится к чистоте. Она устала от животных порывов плоти, наркотиков, от оргий. — Кокотов бросил в соавтора гневный взгляд. — Она рисует ангелов…

— Почему ангелов? — спросил Жарынин, отводя глаза.

— А вы хотите, чтобы она чертей рисовала?

— Ладно, пусть ангелов. И что?

— А то, что наш Лева со своей неопытной страстью для нее, возможно, — единственный шанс вернуться к нормальной жизни, снова соединить в гармонии порывы тела и души…

— Можно подумать, это кому-то когда-то удавалось! — горько усмехнулся режиссер.

— Вам не нравится то, что я говорю?

— Нет, мне как раз нравится! Искусство, как заметил Сен-Жон Перс, — это придуманная правда. Итак, у наших героев назревает что-то серьезное. И Тая нарочно томительно длит допостельный период их отношений. Ох, как они это умеют! Как умеют! Она искренне хочет снова стать той чистой, допорочной девушкой, какой была когда-то. Она надеется. По вечерам, после отбоя, они встречаются в зарослях сирени, возле старенького гипсового трубача, и нежно, почти невинно целуются. Вы довольны?

— Доволен.

— Ах, эта летняя нежность! Она дает ему покурить травку. В первый раз. Представляете? Как я это сниму, как сниму: падающее звездное небо, кружащаяся каруселью сирень, оживающий гипсовый мальчик, смеющееся лицо Таи… Тысячи лиц! А может, назовем ее Никой?

— Нет!

— Что — нет?

— Никакой травки. Мы же решили: она хочет с помощью Левы стать другой. Совсем другой. Неужели не понятно?! — возмутился Кокотов.

— Да, пожалуй… Вернувшись со свидания в свою мансарду…

— Почему в мансарду? — вздрогнул прозаик.

— А где еще должна жить художница? Конечно в мансарде. Вернувшись, она ложится в кровать и вспоминает себя девочкой, доброй и чистой. Засыпает и видит сон. Ей лет десять. С папкой для рисования и коробкой карандашей она входит в совершенно пустой музей. Длинная галерея. Тая медленно идет, с детским изумлением разглядывая мраморную наготу богов и богинь. И вдруг впереди, в нише, где должен стоять Аполлон, она видит… Кого?

— Не знаю…

— Эх вы! Она видит нашего гипсового трубача! Понимаете? Как, а? Хорошо?

— Хорошо, — кивнул писатель.

— Она бросается к нему. И тут происходит невообразимое. Буквально на наших глазах, приближаясь к трубачу, Тая превращается из девочки в девушку. Ах, как я это сниму! Шаг — и ей уже двенадцать. Еще шаг — четырнадцать. Третий шаг — шестнадцать… Вообразили?

— Угу, — кивнул автор, полуприкрыв глаза и представив себе, как Наталья Павловна превращается из девочки в женщину.

— Но и это еще не все! — жутким голосом, словно рассказывая байку из склепа, продолжил Жарынин. — Мраморные фигуры в галерее тоже преображаются: боги — в корявых мужиков с вздыбленными фаллосами, а богини — в бесстыдно вожделеющих шлюх с отвисшими грудями… И вся эта кошмарилья тянется к нашей Тае похотливыми руками, всеми силами стараясь не пустить ее к гипсовому трубачу, который, в свою очередь, превращается в…

— Леву! — воскликнул писатель.

— Правильно!

— Ну это прямо фрейдизм какой-то!

— Разумеется! Без фрейдизма и еврейской судьбы нынче в искусстве делать нечего!

— А Лева у нас разве еврей? — удивился Кокотов.

— Это надо обдумать. Итак, повзрослевшая на бегу Тая достигает Левы, но едва они протягивают друг к другу руки, раздается…

— Крик петуха! — хихикнул автор романа «Кентавр желаний».

— А вот и нет! Звук утреннего горна. Помните? Та-та-та-та, та-та…

— Еще бы! — заулыбался Андрей Львович и пропел на мотив пионерской побудки:

Вставай-вставай, дружок!С постели на горшок.Вставай-вставай!Порточки надевай!

— Вот именно! И волшебство заканчивается. Монстры снова становятся музейными статуями. Лева — гипсовым трубачом в нише. И только Тая остается взрослой. С тем и просыпается. Сколько, кстати, ей тогда было?

— Лет двадцать пять…

— И вот она, двадцатипятилетняя, пробуждается, потягивается так, что сквозь сорочку видны крупные соски. Нет, лучше пусть спит голая! Как вы думаете?

— Мне все равно! — буркнул Кокотов, странно глянув на соавтора.

— Она потягивается, встает, озаряется молодой утренней улыбкой. Свежее утро. Горн зовет на зарядку. На подоконнике — букет сирени от Левы.

— Она живет в мансарде — и, значит, окна выходят на крышу.

— Уели! Хорошо — букет лежит на пороге. Вместо того чтобы мелко придираться, сами придумали бы хоть что-нибудь! Ну? Что дальше?

Перейти на страницу:

Похожие книги