Гипнотизер

Он немного поднялся по дорожке. На гравии валялись сухие бурые шишки. Сквозь стены домика донесся крик Эвелин. Она вскрикнула еще раз. Одиночество, отчаяние. Интонации невосполнимой потери. Эрик вспомнил: так кричали в Уганде.

Эвелин сидела на диване, зажав руки между колен, с пепельно-серым лицом. Ей сообщили, что случилось с ее семьей. Фотография в мухоморной рамке валялась на полу. Мама и папа сидят в чем-то вроде гамака. Между ними — младшая сестренка. Родители щурятся от яркого солнечного света, очки сестры отсвечивают белым.

— Пожалуйста, примите мои соболезнования, — тихо сказал Йона.

У девушки задрожал подбородок.

— Как вы думаете, вы сможете помочь нам понять, что произошло? — спросил комиссар.

Стул скрипнул под его тяжестью. Йона немного подождал и продолжил:

— Где вы были в понедельник седьмого декабря?

— Здесь, — слабо ответила она.

— В доме?

Эвелин взглянула ему в глаза:

— Да.

— И никуда в тот день не ходили?

— Нет.

— Просто сидели здесь?

Она махнула рукой в сторону кровати и учебников по юриспруденции.

— Учитесь?

— Да.

— Значит, вчера вы не выходили из дома?

— Нет.

— Кто-то может это подтвердить?

— Что?

— Кто-нибудь был здесь с вами?

— Нет.

— Вы не знаете, кто мог сделать это с вашими родными?

Эвелин покачала головой.

— Кто-нибудь угрожал вам?

Казалось, она его не слышит.

— Эвелин?

— Что? Что вы сказали?

Она крепко зажала ладони между коленями.

— Кто-нибудь угрожал вашей семье, у вас есть какие-нибудь недоброжелатели, враги?

— Нет.

— Вам известно, что у вашего отца были большие долги?

Она покачала головой.

— У него были долги, — повторил Йона. — Ваш отец занял деньги у преступников.

— Вот как.

— Кто-нибудь из них мог бы…

— Нет, — перебила она.

— Почему нет?

— Вы ничего не понимаете, — громко сказала Эвелин.

— Чего мы не понимаем?

— Ничего не понимаете.

— Расскажите, что…

— Все не так! — закричала Эвелин.

Она так разнервничалась, что зарыдала, не закрывая лица. Кристина подошла, обняла ее, и на миг девушка затихла. Она почти неподвижно сидела, обнявшись с Кристиной и лишь изредка содрогаясь от плача.

— Милая, хорошая, — успокаивающе шептала Кристина.

Она прижала девушку к себе, гладя ее по волосам. Вдруг Кристина вскрикнула и оттолкнула Эвелин, та упала прямо на пол.

— Черт, она меня укусила… укусила, вот зараза.

Кристина, раскрыв рот, смотрела на свои окровавленные пальцы. Кровь лилась из раны на шее.

Эвелин сидела на полу, прикрывая ладонью растерянную улыбку. Потом у нее закатились глаза, и она потеряла сознание.

Глава 11

Вечер вторника, восьмое декабря

Беньямин закрылся в своей комнате. Симоне сидела за кухонным столом, закрыв глаза, и слушала радио. Шла прямая трансляция из концертного зала Бервальдхаллен. Симоне пыталась представить себе, как она станет жить одна. Наверное, такая жизнь будет не слишком отличаться от моей нынешней, с иронией подумала она. Буду ходить на концерты, в театры и галереи, как все одинокие женщины.

Она нашла в шкафу бутылку солодового виски, плеснула немного в стакан, добавила несколько капель воды: бледно-желтая жидкость в тяжелом стакане. Входная дверь открылась, когда теплые звуки баховской сюиты для виолончели заполняли кухню. Мягкая печальная мелодия. Эрик, серый от усталости, встал в дверном проеме и посмотрел на жену.

— Неплохо выглядит, — сказал он.

— Это называется «виски», — ответила Симоне и отдала ему стакан.

Она налила себе новый, и вот они уже стояли друг против друга, с серьезным видом провозглашая тост за здоровье друг друга.

— Трудный был день? — тихо спросила Симоне.

— В общем, да. — Эрик вяло улыбнулся.

У него вдруг сделался совершенно измученный вид. На лицо, словно слой пыли, легла неуверенность.

— Что слушаешь? — спросил он.

— Выключить?

— Нет, что ты. Красивая музыка.

Эрик допил, протянул пустой стакан, и Симоне налила еще.

— Значит, Беньямин не делал татуировку, — сказал он.

— А ты следил за развитием телефонной пьесы.

— Я только сейчас, по дороге домой, до этого не успел…

— Нет, — перебила Симоне и подумала о женщине, ответившей на ее звонок.

— Хорошо, что ты увезла его оттуда.

Она кивнула и подумала: как чувства скрыты одно в другом, насколько одно не отделено и не свободно от другого, как всё пересекается со всем.

Они выпили еще, и вдруг Симоне заметила, что Эрик улыбается ей. От его улыбки, обнажавшей неровные зубы, у нее всегда слабели коленки. Симоне подумала, как здорово было бы сейчас переспать с ним, без разговоров, без всяких сложностей. Все равно в один прекрасный день станем одинокими, сказала она себе.

— Я ничего не знаю, — коротко ответила она. — Точнее… Я знаю, что не доверяю тебе.

— Зачем ты говоришь…

— Такое чувство, что мы все потеряли, — перебила она. — Ты только спишь — или на работе, или где ты там. Я думала, мы столько всего сделаем вместе! Станем путешествовать, просто бывать друг с другом…

Эрик отставил стакан, шагнул к ней и быстро спросил:

— А что нам мешает?

— Не говори так, — прошептала она.

— Почему?

Он улыбнулся, погладил ее по щеке и посерьезнел. Неожиданно они поцеловались. Симоне почувствовала, что всем телом хочет этого, хочет целоваться.

— Пап, а ты не знаешь…