Гипнотизер

— Люди с плохим зрением стремятся компенсировать недостаток его тактильными ощущениями, — внесла ясность Мария Тереза. — Если честно признаться, у меня зрение не просто плохое, а никудышное. При свете мне приходится довольствоваться лишь очертаниями предметов, а едва я оказываюсь в темноте и очертания сливаются невесть во что, я практически слепа.

— Прощу прощения, мадемуазель, я и представить себе не…

— О, этого, как правило, никто себе не представляет. До сих пор мне удавалось более-менее убедительно скрывать мой недостаток. Но знаете, в конце концов просто устаешь. Давайте-ка я попытаюсь нарисовать ваш портрет. Тогда вам станет понятно, какое воздействие вы оказываете на меня.

— Нарисовать?

— Ну, не нарисовать, так наиграть. Я имею в виду музыкальный портрет.

Мария Тереза, грациозно склонив голову, уверенно шагнула к роялю «Эрар» — к центру гостиной. Уже при первых тактах я понял: мадемуазель, теперь мне понятны причины вашей славы. Вы наделены даром заклинать игрой тень и свет, и не всякому художнику дано отразить чувства более точно, чем вам. Я наслаждался, слушая ее игру. В один из моментов меня пронизала непреоборимая уверенность, что, если я в будущем не соприкоснусь с талантом Марии Терезы, это обеднит мою жизнь.

Что мне было известно о ней? В основном то, что писано в газетах. Ей двадцать четыре, четыре года назад в Страсбурге состоялся ее несколько запоздалый, однако блестящий дебют. В концертных поездках Марию Терезу неизменно сопровождал до крайности ревнивый дядюшка. На самом деле он никакой не ученый-одиночка, а аббат-расстрига. Кроме того, захлебывались бульварные листки, он, дескать, эксплуатирует талант этой красивой девушки, поскольку ему нечем покрыть карточные долги и расходы за молчание многочисленных кокоток.

Смехотворные и ничем не подкрепленные наветы газетчиков!

Естественно, любой импресарио предпочитает не распространяться ни о себе, ни об исполнителе, которого опекает, — это отнюдь не во вред карьере последнего. Мне неоднократно приходилось на собственном опыте убеждаться, как легко рассыпаются в прах все домыслы о человеке, стоит лишь раз пообщаться с ним.

Образ, возникший в моем воображении, как и в воображении сотен других людей, не выдержал испытания красотой этой женщины, ее исполнительским мастерством, ее удивительной аурой. Очередной пример того, как мы подвержены чужим науськиваниям, коллективному внушению, коему с готовностью подчиняемся с той лишь разницей, что оно осуществляется посредством газет и журналов, зачастую являясь плодом воображения писак. На самом деле мы ведь не более чем туннельные создания. В одиночку или же в компании с другими плутаем в лабиринте шахт. И всегда при этом нам доступен лишь один род света — тот, что подвигает нас на любовь, но и на убийство, тот самый ограниченный свет, управляющий нашими суждениями, предрассудками и эмоциями. Что хорошо и что плохо — нам не дано узнать никогда. Потому что нам не дано выбраться из наших туннелей.

Я с готовностью поддался чарам импровизаций Марии Терезы. Ненадолго ей удалось своей игрой вырвать меня из хода времени, она заставила меня преобразить в воображении эту выдержанную в стиле раннего классицизма гостиную в уютную, совсем домашнюю норку, где звуки согревали душу, как огонь камина стылые руки. Но дарованное музыкой тепло вскоре улетучилось, и я ощутил, как мной овладевают одиночество и подавленность.

Да, да, это часть тебя, утверждало мое сердце, нет, нет, ты не имеешь права на бесхарактерность и раздвоенность, не соглашался с ним мой рассудок.

Аккорды причиняли боль почти физическую, мотивы и темы, служившие красками набрасываемого Марией Терезой портрета, были скорее таинственными, чем благозвучными. «Неужели я и на самом деле таков? — раз за разом спрашивал я себя. — Неужели эти звуки и есть зеркало моей души? Или всего-навсего прихоть красивой и не обойденной талантом молодой женщины? Что она задумала? Что за цель преследует? И с какой стати вообразила, что звуки в состоянии передать характер человека?»

Музыкальный портрет завершился диссонансным аккордом. Небрежность? Или же умысел? Или же просто случайная ошибка, вкравшаяся не по воле исполнительницы?

Мария Тереза смотрела в мою сторону, словно вслушиваясь в отзвуки своих импровизаций. Чуть подняв правую руку, она вытянула указательный палец. Лоб девушки сначала чуть сморщился, но тут же лицо ее осветила улыбка, и она согласно кивнула.

— Ну и как тебе твой портрет?

Людвиг подошел к Марии Терезе сзади и нежно поцеловал ее шелковистые темные волосы.

— Признаюсь, у меня такое ощущение, что мне нанесли рану. Я услышал правду о себе, ту, от которой так стремлюсь отмахнуться, которую старательно гоню от себя. А этот диссонанс в финале, если я вас верно понял, Мария Тереза, означает катастрофу семьи Суде, в которую я столь несчастным образом оказался вовлечен?