Гипнотизер

— Ваши подопечные в Шарентоне — уж не организовали ли они бунт? Я бы там у вас гильотину водрузила. Подобные вещи недопустимы!

Как и большинство женщин, величающих себя консьержками, мадам Руссо принадлежала к числу провокаторов. Однако я своевременно постиг науку пропускать ее комментарии мимо ушей. Уже первые строки послания родили идею, которую я тут же решил воплотить в жизнь — разыграть мадам Руссо, иными словами, поставить на ней небольшой эксперимент.

К письму Эскироль приложил два бесплатных билета. «Разве не подойдет вам такое мероприятие? Мне кажется, вам, как новопосвященному месмеристу, будут небезразличны экивоки этого Коперникуса. К сожалению, ни моя жена, ни я пойти не можем. Так что воспользуйтесь случаем».

— Прошу вас, мадам Руссо. У меня для вас сюрприз.

— Сюрприз для меня?

Несколько секунд спустя консьержка сидела визави, явно сокрушаясь о том, как это она сразу не поняла, что врачующий психопатов молодой человек с четвертого этажа — интереснейший тип. «Эти ваши кутежи, выражение сомнения на лице? Вам не кажется, что вы похожи на художника? На поэта, пожалуй, даже больше. А ваш голос! Полный достоинства» — так говорили в салоне ее обожаемого зятя. Сплошные достоинства! Хоть и психопатов пользует, но все равно — врач есть врач и зарабатывает соответственно.

Полагаю, что мадам Руссо тогда, во время своего первого визита ко мне, — который, если не ошибаюсь, так и остался единственным, — готова была простить мне даже то, что я высказался против гильотины.

— Мадам, — подчеркнуто благодушно продолжал я, — вы видели два этих билета, так? Они на сегодняшнее вечернее представление. Оно состоится на рю де Бретань в отеле «Де Карно». Граф де Карно имеет честь по рекомендации знаменитого маркиза де Пюсепора представлять его ученика Коперникуса.

Вид у мадам Руссо был такой, будто при перечислении мной этих имен она мучительно пытается припомнить все возможные сплетни, с ними связанные. Однако тут она явно не могла ничего припомнить. Первое, оттого, что я улыбался, и, второе, потому, что консьержка была застигнута врасплох моим, как выразился бы Эскироль, «психоидным взором каштановых глаз».

— Вы ощущаете усталость? Я не ошибся?

— О, месье, и как это вы угадали?

— Если я пообещаю, что ничего дурного вам не сделаю, вы ведь закроете глаза? Закроете?

— Ах…

В этот момент у мадам Руссо должно было возникнуть ощущение, что к векам ее вдруг подвесили стопудовые гири. А тут еще этот голос… Ну как можно не покориться ему? Считанные секунды спустя женщина смежила веки, и глаза ее закатились. Как впоследствии объясняла мне Мари Боне, на этой фазе внушения чувствуешь, что неведомая сила уносит тебя в хоть и лишенное конкретного зрительного образа, но исключительно приятное безвременье.

— Мы могли бы вместе отправиться в Лё Маре? Не хотите? Например, в отель «Де Карно»?

Вместо ответа мадам Руссо лишь тяжко вздохнула. Она была ведь не только консьержкой, но и вдовушкой пятидесяти пяти лет от роду. И ее желание сменить обстановку, отвлечься было сравнимо с жаждой, одолевающей путника в знойной пустыне. Я ни на минуту не сомневался, что мое приглашение было бы принято и без всякого гипноза. Уже хотя бы потому, что ей явно польстило бы показаться в свете в обществе молодого человека, годящегося ей в сыновья. А в состоянии гипнотического транса она готова бы последовать за мной хоть на край света.

Внуши я ей, что я — ее сын, консьержка принялась бы гладить меня, или же, напротив, наградила бы меня подзатыльником, или же задумала бы накормить меня, обстирать, или целовать мне ноги, пожелай я того. Мне пришлось бы взять на себя роль ее повелителя, и я прославился бы на весь Париж как ловелас, для которого нет и быть не может никаких преград.

Гипнотизируя ее, я задавал мадам Руссо вопросы о том, не разливается ли у нее по животу приятное тепло от только что выпитого доброго коньяка, я внушил ей, что руки ее тяжелеют, что в ногах она чувствует покалывание, случающееся после долгого пребывания в сидячем положении, и в конце концов заставил ее пережевывать сухую корочку хлеба.

Рот мадам Руссо комично задвигался, все выглядело так, будто женщина и на самом деле пытается разгрызть сухарь. Она жевала, глотала, чавкала — словом, поглощала пищу. И тут мое восхищение сменилось испугом, даже, пожалуй, легким отвращением. Внезапно, будто в озарении, я понял всю силу своей власти над легко внушаемой частью человечества. Ощущение было таким, словно я с высокой скалы пытаюсь заглянуть в преисподнюю. Там, где-то в глубинах, затаился пока еще не распечатанный ящик Пандоры. Все было в моей власти. Стремился ли я к могуществу? Или же намеревался и далее оставаться в ипостаси человека добросердечного?

Вероятно, я все же невольно ахнул, потому что передо мной вдруг возник взор Жюльетты, и в нем была мольба, ничем не прикрытое отчаяние. Ядовитый камень снова напомнил о себе у меня в груди.

— Как только мы минуем ступени отеля «Де Карно», мы с вами друг друга не знаем, мадам. Вы поняли меня? Мы с вами незнакомы.