Гиперпанк Безза… Книга первая

После чего много из чего возвращается им на круги своя, что также приветствуется мимо проходящим олдбоем на прожарке своего организма, и олдбой Антиквер, испытывая в себе потребность не быть неотзывчивым к своему собрату по реализации себя, посылает ему ответное лёгкое латте, с тирамису на всём своём лице и с крокенбушем в своих глазах.

И опять со стороны человека-отступника звучит в их адрес неприкрытая угроза и нотки ненависти и злости. И вновь единственное, что его не выводит на первый план удручающего и не позитивного внимания всех тех, кого он тут сам видеть терпеть не может, то это его пространственная отдалённость от всех – он сидит отдельно и замкнуто. – На х… глаза бы не смотрели! – Не сдерживается человек-отступник, вгрызаясь зубами в чашку, он надеется, что с простым кофе, а не каким-нибудь эксклюзивно названным капучино.

А это человек-отступник, сказали бы олдбои, ещё не распространял свой нетерпимый взгляд и такое же кошерное мнение на их спутниц жизни бывает в последнее время редко, что подрывчато для репутации неодрогина и не слагаемо для своего продвижения в выдающиеся инклюзивностью соображения люди, толково зовущихся через диалект смягчающего суффикса как придётся и на то оно и она настаивает, но главное разнообразно и интеллектуально подчёркнуто, без зависимости и задержке на чём-то одном, и акцентировании внимания на физической составляющей их интеллекта.

Да после такого предварения представления, теперь уж точно и не поймёшь кого, и скорей всего, чёрте что кого, сугубо опять по мнению человека-отступника, какая быть может быть речь о том, чтобы этот человек-отступник сумел в себе собраться с силами, с мыслями, и ещё чем-то там активным, и отвести свой взгляд в сторону этого представления антиподов олдбоев, слов нет простых и нецензурных, чтобы как-то выразить своё неудобство здесь нахождения при виде всего того, что себе позволили с собой сделать те, кто собой олицетворяет жизнь и её зрелость.

Вот человек-отступник и помалкивает взглядом, стараясь держаться одной крепкой позиции – никуда не лезть своим взглядом-внимания. К тому же в дверях этого заведения появился тот самый человек, кто заставил его принять своё непосредственное участие в этой картине сегодняшней реалити, как оно по мнению олдбоев вокруг есть и что так же сказал бы тот человек, кого сейчас здесь с трудом дожидался человек-отступник. А то, что у этого прибывшего только сейчас человека были столь схожие взгляды с представителями мужской части сообщества до новой поры, до времени инклюзива – олдбоев, так это потому, что так тому и быть, и он был один из них.

И тот человек, ради которого человек-отступник подверг себя стольким испытаниям и перемене мест взрослого рейтинга слагаемых во рту, а вначале в сердце и глубине своей души, ничем с виду не был отличен от всех этих олдбоев. Хотя всё-таки чем-то был. Своей ещё большей отбитостью и повёрнутостью на своём бенефисе оторвы человека.

И тогда нервно спрашивается: А что всё это может значить? И ради чего весь этот риск, которому подверг себя человек-отступник, придя сюда, ясно что в логово для вот таких олдбоев, кто только свою бородку нежно гладит, а узнай они, что ты ходишь без этой подчёркивающей его эксклюзивность детали своего интеллекта и субъектности из принципиальных соображений, а не как простительно – лысею во всех местах, дружище, то его бы точно никто по головке не погладил, принявшись вбивать ногами его интеллект прямо головой в асфальт.

А раз тут присутствует такой немалый риск для этого человека-отступника, то причина его сюда приведшая, была не менее значимой, чем его жизнь, или хотя бы интеллект. И можно даже предположить, что этот человек-отступник имел в себе достаточно мужества, чтобы сюда прийти. А вот насколько ему хватит мужества дальше пойти, то это буквально сейчас выяснится, как только зашедший в это заведение олдбой заметит его, затем что-то в голове прикинет, осматриваясь по сторонам и ища там трудно вот так сразу понять кого, и наконец-то, сочтёт возможным подойти к столику с человеком-отступником за ним.

Правда, люди креатива, а олдбои все излишне вышли оттуда, и если не они, то кто, если не некоторые из них, то лишь все не могут зайти, войти, пройти и выйти без того и без этого, чтобы не быть не лишним и таким как есть он есть, и не столкнуться с нарративом с надрывом к нему, который без всякого если к нему будет демонстрировать чуждые мысли опять же ему, мысль не быть им, не им и самим собой. Что зрительно и случилось, падла, немедленно и независимо от порядка хода мысли, жизни и причинно-следственных связей и подходов к такому роду, виду, цели действий, со своими квази последствиями, следствиями и промежуточными завершениями в набросах сиквела, а для размашисто мыслящих, то и в триквеле.