Гиперион

– Пошли, друг, – сказал бывший капрал Бассин Ки, морской пехотинец Имперского Флота и швейцарский гвардеец. И вместе с бывшим Папой Тейяром отвел меня в тесную комнатку, где я рухнул на койку. Уже сквозь сон я почувствовал, как с меня кто-то стаскивает ботинки. Наверное, бывший Папа.

Я и забыл, что на Пасеме сутки длятся всего девятнадцать стандартных часов. Ночи чересчур коротки. Утром я все еще ликовал от ощущения свободы, но голова раскалывалась, спина ныла, живот сводило, а во рту будто поселилась колония маленьких мохнатых существ.

В деревне шла своим чередом обычная утренняя жизнь. Слишком громкая жизнь. Чересчур шумная кухарка разогревала чан с водой. Женщины и дети уже приступили к делам, а мужчины выбирались из халуп – заросшие щетиной, с красными глазами и страдальческим выражением, слишком хорошо мне знакомым.

Впрочем, священники держались бодро. Из часовни выходили прихожане – наверное, де Сойя и Дюре, пока я спал, отслужили утреннюю мессу. Бассин Ки громогласно поприветствовал меня и провел к небольшому строению, оказавшемуся мужской умывалкой. Холодная вода закачивалась в резервуар наверху, и можно было облиться ледяной водой. Утром на Пасеме холодно, совсем как на Тянь-Шане, ледяной душ быстро привел меня в чувство. Ки принес мне чистую новую одежду – плисовые рабочие брюки, тонкую синюю шерстяную рубашку, широкий пояс и грубые башмаки, куда более удобные, чем ботинки, которые я упрямо надевал день за днем тринадцать стандартных месяцев в «кошачьем ящике» Шредингера. Выбритый, чистый, в новой одежде, с дымящейся кружкой кофе в руках (мне вручила ее юная невеста Ки), с перекинутым через плечо ремешком скрайбера, я наконец-то почувствовал себя человеком. И тут же привычно подумал: «Энее понравится это свежее утро», – и солнце для меня снова померкло.

Дюре и де Сойя присели рядом со мной на большой камень, лицом к несуществующей реке. Развалины Ватикана напоминали античные руины. Вдалеке мелькали солнечные зайчики в ветровых стеклах автомобилей, а время от времени высоко над развалинами пролетал ТМП, и я наконец понял, что это вовсе не второе Падение – даже Пасем не откатился обратно к варварству. Утром Ки объяснил, что кофе доставлен из мало пострадавших сельскохозяйственных городков на западе. Ватикан и административные центры пострадали сильнее всего, но сейчас жители начали понемногу отстраиваться.

Подошел Ки, он принес еще теплые рогалики, и мы вчетвером поели в приятном молчании, стряхивая крошки с колен и прихлебывая кофе. Солнце потихоньку поднималось за нашими спинами, отбрасывая на землю прозрачные тени дыма костров и кухонных плит.

– Я все пытаюсь понять, как обстоят дела, – наконец нарушил я молчание. – Вы на Пасеме отрезаны от мира, но по-прежнему в курсе всего, что творится на других планетах.

Отец де Сойя кивнул.

– Как вы можете касаться Бездны, чтобы слушать язык живых, так и мы дотягиваемся до тех, кого знаем и ценим. К примеру, сегодня утром я прикоснулся к мыслям сержанта Грегориуса – он сейчас на Безбрежном Море.

Я тоже отчетливо слышал мысли Грегориуса, когда слушал музыку сфер перед телепортацией, но все-таки вежливо поинтересовался:

– Как у него дела?

– Жив-здоров. Браконьеры, контрабандисты и глубоководные мятежники быстро изолировали горстку имперских верноподданных, хотя бои между различными группировками Священной Империи нанесли ряд значительных повреждений гражданским платформам. Грегориус стал кем-то вроде мэра в среднем поясе. Должен уточнить, совершенно вопреки его собственному желанию. Сержант никогда не рвался в командиры, иначе давным-давно стал бы офицером.

– Раз уж речь зашла о командирах, то кто управляет… всем этим? – Я широким жестом обвел руины, далекое шоссе и ТМП, приближающийся с запада.

– Фактически вся система Пасема находится под временным правлением прежнего главы Гильдии торговцев Кендзо Исодзаки. Его штаб расположен в развалинах старого Тора Гильдии, но он часто навещает планету.

– Исодзаки?! – удивился я. – В последний раз, когда я видел его через Связующую Бездну, он готовился к атаке на Биосферу Звездного Древа.

– Так оно и было. Атака еще не закончилась, когда наступил Момент Сопричастности. Последовало всеобщее замешательство. Часть Флота присягнула кардиналу Лурдзамийскому, другая – под предводительством Кендзо Исодзаки, получившего титул командора ордена Госпитальеров, – делала все возможное, чтобы прекратить кровопролитие. Лоялисты удержали в своих руках большинство «архангелов», ведь без воскрешения те совершенно бесполезны. Исодзаки привел в систему Пасема свыше сотни старых звездолетов с двигателем Хоукинга и нанес поражение последним сторонникам Центра.

– Так он диктатор? – спросил я, не очень-то интересуясь ответом. Это не моя забота.