Гиперион

О мой Нойфер! Если бы я уже был у тебя! Я не нахожу себе места. Как хотел бы я, чтобы следующее письмо от тебя принесло мне более радостные известия. Не забывай, что это ты страдалец, а я лишь помогаю тебе нести твой крест. Благослови небо страждущую Святую!

Вечно

твой

Гёльдерлин

№ 88. НОЙФЕРУ

Вальтерсхаузен близ Мейнингена, 10 окт. 94 г.

Я был уже на несколько дней пути ближе к тебе, нежели обычно, в одном из имений Кальбов на Штайгервальде, неподалеку от Бамберга, и ждал твоего письма, которое, несмотря на все протесты, заставило бы меня поспешить к тебе, чтобы доказать, что еще есть у тебя в мире одно верное сердце, — если бы это письмо не звучало так светло и прекрасно. Я получил его очень быстро, перед моим отъездом отсюда я озаботился везде, чтобы его переслали мне незамедлительно. Так что жертва была не очень велика, милый брат, ибо я был уже почти на полдороге, а природа одарила меня парой крепких ног. Но тут пришло письмо, и только мне одному известно, как радовался я, что тебе нет во мне нужды. Это был один из тех часов, в который радость укрепляет нас на месяцы. Глубоко и вечно живет в моей душе желание, чтобы эта прекрасная любовь смогла продлиться, вместе со всеми ее добродетелями и всем ее блаженством, которое она дарит, со всеми ее цветами и плодами. Она является мне, когда припоминаю я наше [жестокое] время, как соловей в осеннюю пору. — Поверь мне, милый, добрый брат мой, что положение неравенства, в котором нахожусь я по отношению к тебе с этой стороны более волею судеб, нежели в силу моих собственных свойств, вовсе не мешает мне с радостью и уважением оценить всю красоту и достоинство этого отношения. И я не понапрасну говорю: «с уважением», ибо без того, что порождает уважение, без благородства и постоянства нравственного человека такое отношение, конечно же, не могло бы существовать. Кое-что есть все же и у меня: союз с тобой, и он будет жить и принесет свои цветы и плоды, как и союз твоей любви. Это очень для меня серьезно, милый Нойфер. Я слишком глубоко убежден и с каждым днем все более буду укрепляться в убеждении, что такая дружба, как наша, не валяется на дороге, чтобы мне не дорожить ею и не сохранить ее навсегда. Это почти мое единственное утешение, когда я в нем нуждаюсь, думать, что мое сердце постоянно связано с Одним существом, что я знаю Одну натуру, которой могу доверять. Что я нуждаюсь в таком утешении, можешь мне поверить, потому что ты, как и я, знаешь, что люди по большей части хорошо относятся только к самим себе, к другим же, если им это позволить, они относились бы так же, как к своим горшкам и стульям: их остерегаются разбить или поломать, покуда ими пользуются или покуда они не вышли из моды; — что я не позволю себя поломать, понятно само собой; что я позволяю пользоваться собою лишь до тех пор, пока я сам не сумею использовать себя лучше, понятно также; но все это очень мало.