Гиперборей

Несмотря на раннее утро, в корчме было дымно, чадно. Под стенами на треножниках жарились на угольях крупные куски мяса. Окна были широкие, но свет шел от больших масляных светильников. На полу под ногами глухо стучали кости, там же темнели пористые корки хлеба, блестела рыбья чешуя. Под столами рычали и дрались лохматые псы. Воздух был тяжелый, пропитанный запахами пива, рыбы и немытых тел. За столами ели, пили, орали, хвастались — но все же в корчме купцов было намного больше, чем гуляк. Пили, но глаза на вроде бы пьяных рожах оставались трезвыми, вопросы таили второе дно, а ответы были под стать вопросам. В дальнем углу били по рукам, скрепляя сделку водопадами пива, а заодно — просто для памяти! — записывали на бересте, пергаменте, а если чертами и резами, то на дощечке.

Олег опустился за стол, выбрав место возле сумрачного мужика, заросшего до самых глаз рыжей кудрявой бородой.

— Не помешаю? — спросил он резко.

Мужик поднял голову от пустой кружки, глянул исподлобья:

— А если скажу, что мешаешь?

— Ну и черт с тобой, — буркнул Олег.

Мужик смотрел мутными с похмелья глазами, облизал пересохшие губы. Кулаки начали медленно сжиматься.

— Летать не пробовал, святой пещерник?

— Я пришел пить, а не драться, — ответил Олег. Он ухватил пробегавшего мимо отрока, бросил резко: — Пива! И не ползай, как весенняя муха.

— Убери грязные лапы, — буркнул отрок. У него тоже были мутные глаза. Похоже, подумал Олег, что все в корчме мучаются с похмелья, потому и рычат. Отрок кивнул на бородача. — И этому налить?

— Почему нет, если плачу я?

Отрок пожал плечами, вскоре принес большой кувшин, налил пива Олегу и в кружку бородачу, ушел, оставив кувшин посреди стола. Бородач припал к своей кружке, кадык задвигался вверх-вниз. Выцедил до капли, со стуком опустил на стол, сказал все тем же неприятным голосом:

— Поганое время выбрал. Что бы ни привез, все одно поганое.

— Почему?

— Воеводы возвращаются с остатками войска. Начнется вой и плач по всему городу! Балты на этот раз... А в прошлом месяце перехватили караваны, всех убили, товары забрали. Цурюпы собираются, несколько окрестных весей сожгли, народ порешили. Бояре говорят о народном ополчении, так что будет не до торговли. Разве что оружие привез, но своего девать некуда.

Олег отхлебнул пива, сморщился.

— Эй, — крикнул он отроку, — пиво сварили из старых сапог?

Отрок потемнел лицом, огрызнулся:

— На этой улице еще две корчмы! Не нравится, топай дальше. С тебя полтина.

Олег непонимающе смотрел на бородача:

— Что за полтина?

Тот налил себе пива, пена побежала через край кружки, ответил равнодушно:

— Половина рубля.

— Гм... а что такое рубль?

Бородач торопливо осушил кружку, поспешно налил еще, лишь тогда ответил, держа кружку обеими руками:

— Ты что, из леса вышел? Рубль — это рубль. Серебряную гривну видел когда? Рубят на десять частей. Каждая отрубленная зовется рублем.

— Фу ты, — сказал Олег с облегчением. — Я-то думал... Дороговато!

— Перед войной цены растут быстрее грибов.

Олег бросил на середину стола золотую монету. Отрок с недоверием покрутил перед глазами, попробовал на зуб, кивнул, опустил в карман. На его ладони появилась горсть серебряных монет, он стал отсчитывать сдачу. Олег отмахнулся:

— Принеси поесть мне и моему другу.

Отрок исчез, бородач хмыкнул вслед:

— Видал? У него в переднике монеты ромейские, греческие, франкийские, еще черт-те какие... Новгород!

Олег цепко посматривал по сторонам. Бородач хорош, надо лишь не обращать внимания на грубость. Еще лучше — вести беседу в том же ключе. Люди со сладкими языками вредят.

— Народное ополчение, — сказал он, — только для усмирения окрестных племен?

Бородач прихлебывал пиво уже с расстановкой, любовно, утолив жажду. Лицо его разгладилось, глаза чуть прояснились, а голос утратил жесткую хриплость:

— С теми тоже. Но хуже — варяги. Недавно чуть было город не захватили, столько набилось под видом купцов. Они и были купцами, да больно буянили, женок насильничали. Вот новгородцы и схватились за ножи... Потом три дня улицы от крови отмывали. Убитых навалили столько, что ступить было некуда. Берсеркеры аль не берсеркеры, а порешили всех, как кабанов. Теперь, грят, варяги в отместку наши ладьи перехватывают, с большим войском идут. Еще проклятые свеи грабят веси наши, аки волки лютые. С Псковом друг дружке юшку из носа пускаем. Да и с Ижорой на ножах, с карелой в том месяце большая сеча была, поле устлали убитыми — ихними и нашими. Да и юрга пожгла наши посады. Грят, большое войско собрали...

Олег сидел, задумавшись. Мужик наливал себе, пил, наливал, а когда в кувшине показалось дно, придвинул жареный кабаний бок, вытащил из-за голенища острый нож. Олег вздрогнул, когда на плечо легла чья-то рука. Возле него стоял высокий парень, одетый чисто и очень нарядно. С сомнением глядя на поношеную одежду Олега, сказал ясным чистым голосом:

— Святой пещерник?

— Так меня называют люди, — ответил Олег скромно.

Глаза парня сказали отчетливо, как бы он точнее назвал оборванного здоровяка с плечами борца с медведями, но вслух вежливо произнес заученно гладко: