«Он обладает тем, что называют гением, имеет к тому же весьма живое воображение. Склонен к резким аффектам. Образ мыслей благороден. Человек с характером. Любит детей, охотно и подолгу возится с ними. Он неровен и противоречив. В его внешности и поведении есть много такого, что может производить неприятное впечатление. Но дети, женщины и многие другие очень хорошо к нему относятся. Он делает все, что пожелает, совершенно не заботясь о том, нравится ли это окружающим, модно ли это, отвечает ли это каким-то принятым понятиям. Всякое принуждение для него ненавистно. К слабому полу относится с особым уважением. Свои жизненные принципы он пока еще определил нетвердо и только пытается создать себе какую-то систему. <…> В нем нет тяги к ортодоксальности, однако это не от гордости, прихоти или потребности что-то из себя изображать. Он <…> старается не мешать другим жить в мире своих устоявшихся представлений. <…> Он не ходит в церковь, не ходит к причастию, редко молится и объясняет это так: “Я для этого недостаточно лжив”. <…> О христианской религии высказывается с уважением, но трактует ее совсем иначе, чем наши ученые богословы. <…> Он стремится к истине, но большее значение придает ощущению правды, нежели внешней ее демонстрации. <…> Изящные науки и искусства он сделал своим главным занятием в жизни, или, точнее, все науки, кроме тех, что могут приносить доход. <…> Одним словом, это очень странный человек <…>»[372].
Остроумие и находчивость, безудержная фантазия, личное обаяние, пренебрежение условностями и модой, спонтанность – эти качества сразу видны окружающим. Серьезность, честность и совестливость глубже запрятаны в его характере и проявляются в первую очередь в религиозных вопросах. К самой религии он относится с глубоким почтением, но не к ее догматам и притязаниям на власть. Этот «странный человек» во всем проявляет свой характер и интересы своей внутренней жизни, но при этом с безграничной любознательностью исследует внешний мир, познавая его на свой особый лад. Ему чужды «доходные науки» и стремление к профессиональной карьере. Впрочем, его положение позволяет проявлять подобную незаинтересованность. Кестнер, человек весьма практичный и прагматичный, отмечает эту черту в характере Гёте без какого-либо высокомерия или, наоборот, восхищения, лишь удивляясь подобной независимости и свободе в суждениях.
Такое впечатление оставляет о себе Гёте в Вецларе, а сам пешком отправляется вдоль берега Лана во Франкфурт. По пути он наносит визит знаменитой в то время писательнице Софи фон Ларош, которая с мужем и семьей проживает в роскошном особняке недалеко от замка Эренбрейтштейн. Отец семейства – много путешествовавший, просвещенный дипломат – снисходительно и немного свысока смотрел на тех любителей изящных искусств, которых привечала его жена. Софи – кузина и недолгое время невеста Виланда – стала знаменитой благодаря своему эпистолярному роману «История девицы фон Штернгейм». Читатель был уверен, что образ главной героини – чувствительной и добродетельной девицы – Ларош писала с самой себя, и каково же было разочарование, когда выяснилось, что в жизни писательница – рассудительная светская дама. По крайней мере такое впечатление она произвела на Гёте, когда Мерк познакомил их в начале 1772 года в Дармштадте. При более близком знакомстве она открылась ему с другой стороны. Между ними завязываются доверительные отношения, и в дальнейшем в письмах Гёте даже будет иногда называть ее «мамой»[373]. Впрочем, определенная сдержанность и осторожность остаются. С ней он ведет себя как беззаботный, болтливый острослов и весельчак, но при этом всегда следит за тем, чтобы она не замечала перепадов его настроения. С семьей Ларош Гёте будет связан в трех поколениях – с мадам Ларош, с ее дочерью Максимилианой, в замужестве Брентано, обладательницей черных глаз – такие же глаза будут у возлюбленной Вертера Лотты, и с ее дочерью Беттиной, в замужестве фон Арним.
Гёте вернулся во Франкфурт, где на него с упреками обрушился отец. Пребывание в Вецларе стоило немалых денег, а что оно дало в плане служебного роста? Отец выгадывает и рассчитывает, сын только позволяет за себя платить. В письме Кестнеру Гёте жалуется: «Господи, если я когда-нибудь состарюсь, то, верно, буду таким же. И душа моя не будет тяготеть к тому, что действительно хорошо и достойно любви. Странно, что люди думают, что чем старше человек становится, тем он свободнее от всего земного и мелкого. На самом деле человек с возрастом становится все приземленнее и мельче»[374].