Гёте. Жизнь как произведение искусства

Позднее в своей биографии он рассуждает, почему Корнелия была физически столь малопривлекательна. Он упоминает, что «кожа ее редко оставалась чистой», что ее высокий, очень выпуклый лоб производил «неприятное впечатление» и что в целом «чувственность была вовсе чужда ей»[279]. Вероятно, по этим причинам ей не удалось пленить юношей, которые нравились ей самой. В этом заключалось ее несчастье, и оно тяготило ее тем больше, чем яснее она осознавала ценность своей личности. «Но как я могу стремиться к счастью, если во мне нет той привлекательности, что вызывает нежность?»[280] – пишет она в своем тайном дневнике. При этом брата она притягивала «как магнит». Их связывает тесная, доверительная дружба. Ей он доверяется и в период «развития физических и моральных сил». И, безусловно, само собой напрашивается часто высказываемое подозрение в том, что Гёте испытывал инцестуальное влечение к своей сестре, которая была младше его на один год, тем более что и сам он словно намекает на это: «Все интересы юных лет, все изумление юности перед лицом пробуждающихся чувственных порывов <…>, многие вытекающие отсюда ошибки и заблуждения мы с сестрою претерпевали и переносили вместе, тем менее способные вникнуть в эти удивительные состояния, что священная стыдливость близкого родства могучей преградой становилась между нами всякий раз, когда мы вдвоем пытались их себе уяснить»[281]. В то же время в этой ситуации неудивительно, что Гёте воспринимает сестру как бесполое существо: «Я должен чистосердечно признаться, – пишет он, – что иной раз, размышляя о ее участи, лишь с трудом мог себе представить ее супругой и хозяйкой дома, скорее уж аббатисой, главою избранной общины»[282].

Возможно, именно потому, что сестра не пользовалась успехом у мужчин, он воспринимает ее влияние как благотворное.

Такое же воздействие оказывает и сестра Гёца Мария. Ей не удается удержать ни Вейслингена, ни Зикингена, но она оказывает такое моральное влияние на Вейслингена, что тот меняет свое решение и разрывает смертный приговор Гёцу.

В пьесе с первого же действия разворачиваются любовные сражения, где одерживаются победы и наносятся поражения. По сути, победительница в этой войне – Адельгейда. И Гёте, влюбившийся в свое творение, вероятно, лишь усилием воли смог заставить себя лишить ее триумфа. В финале она наказана – стало быть, он все же сочувствует побежденной сестре. Оскорбленные чувства Марии – а вместе с ней и Корнелии – отомщены.

Посреди этих любовных интриг бродит пьяный от страсти оруженосец Вейслингена Франц. Он – безвольная жертва своего желания. Он тоже влюблен в Адельгейду, но для него эта любовь означает полную утрату собственной воли. В своей собачьей преданности он падает столь низко, что по наущению Адельгейды убивает своего господина. Франц – это олицетворение того извращенного чувства любви, от которого Гёте предостерегает самого себя в одном из страсбургских писем: «Говорят, будто она [любовь] придает мужества. Ничуть не бывало. Как только наше сердце размякает, оно становится слабым»[283]. Франц и есть такой обезумевший от любви слабак.

Ситуация вокруг Гёца меняется. Предательство, интриги, новые союзы. Весь мир в заговоре против него. Лишь он остается таким, каким был всегда. Со своей женой Елизаветой он связан нерушимыми узами – никто и ничто, кроме смерти, не может разлучить эту пару.

Впрочем, и Гёца Гёте не изображает рыцарем без страха и упрека. Затеваемые им распри весьма сомнительны. Вот портной из Штутгарта выигрывает первый приз на состязании стрелков в Кёльне, но гильдия купцов отказывается отдавать ему выигрыш. Гёц, проникшись бедой портного, едет в Кёльн и, как рассказывает Елизавета, «томит»[284] тамошних купцов до тех пор, пока они не соглашаются отдать деньги. Мария же напоминает, что из-за столь ничтожного повода «прикончили» и нескольких ни в чем не повинных людей, и вопрошает: «Разве не преумножается всеобщее зло тем, что одну беду мы хотим вытеснить другой?»[285] И вдруг Елизавета, эта добродушная домохозяйка, выступает в роли опытного и изворотливого адвоката, так что невольно возникает ощущение, что ее устами говорит Гёте – свежеиспеченный лиценциат обоих прав и частный юрист: «Кто несправедлив к чужим подданным, тот нарушает свой долг перед собственными гражданами, ибо тем самым вовлекает их в отношения возмездия»[286]. Гёте и сам заметил, что подобные речи из уст Елизаветы звучат нелепо, и вычеркнул их из окончательного варианта «Гёца».