Гёте. Жизнь как произведение искусства

На следующий год Гёте покидает Веймар уже 24 мая. Он на несколько недель останавливается в Висбадене и оттуда в сопровождении барона Генриха Фридриха Карла фон Штейна совершает путешествие вниз по Рейну с конечной остановкой в Кёльне. После этого он надолго останавливается в Гейдельберге у Сюльпица Буассере. Однако наивысшей точкой этого лета, этого года и, возможно, даже всей его жизни стали недели, проведенные во Франкфурте в городском особняке супругов Виллемер и на их вилле в Гербермюле. Когда почти пять месяцев спустя он вернулся в Веймар, друзья и знакомые были поражены, насколько он помолодел и душой, и телом. «Гёте <…> такой радостный и довольный, каким я его уже не видел лет десять или даже больше»[1541], – пишет Мейер.

В эти месяцы было написано множество новых стихов для «Западно-восточного дивана» – во Франкфурте появились прежде всего те из них, что впоследствии вошли в «Книгу Зулейки». Это настоящий лирический диалог, ибо Марианна отвечала на его стихи своими, которые Гёте включил в стихотворный цикл, нигде не указав имени автора.

Словно предчувствуя будущее, уже в день отъезда, 24 мая 1815 года, Гёте записывает строки, в которых «именует» участников этого эротического диалога. Пока это только игра поэзии – их отношения и впредь останутся поэтической игрой, но все же появится в них и нечто иное. Но в первые дни так называемую реальную действительность невозможно отделить от действительности поэтической. И Марианна, и Гёте наслаждались этой неопределенностью, которая дарила им окрыляющую свободу – любовное соприкосновение без желания обладать друг другом. Эротический дуэт «Книги Зулейки» – это литература, прожитая в реальности, не больше, но и не меньше.

Ты же, ты, долгожданная, смотришь
Юным взором, полным огня.
Нынче любишь, потом осчастливишь меня.
И песней тебя отдарить я сумею.
Вечно зовись Зулейкой моею.
Если ты Зулейкой зовешься,
Значит, прозвище нужно и мне.
Если ты в любви мне клянешься,
Значит, Хатемом зваться мне[1542].

В этой изящной игре лирического диалога «Хатем» однажды появляется там, где по законам рифмы должно было бы стоять «Гёте»:

Ты зажгла лучом рассвета
Льды холодной крутизны,
И опять изведал Хатем
Лета жар и мощь весны[1543].

Той осенью в Гербермюле была записана и эта лирическая беседа:

ХАТЕМ:
Создает воров не случай,
Сам он вор, и вор – вдвойне:
Он украл доныне жгучий
След любви, что тлел во мне.
Всё, чем дни мои богаты,
Отдал он тебе сполна.
Возврати хоть часть утраты,
Стал я нищ, и жизнь бедна.
ЗУЛЕЙКА:
Все мне дал ты нежным взором,
Мне ли случай осуждать!
Если вдруг он вышел вором,
Эта кража – благодать.
Но ведь сам, без всякой кражи,
Стал ты мой, как я – твоя.
Мне приятней было б даже,
Если б вором вышла я[1544].

Каждое отдельное звено цикла, как пишет Гёте Цельтеру в мае 1815 года, «проникнуто смыслом целого <…> и способно пробудить воображение или чувство, только будучи экспонированным из предшествующего стихотворения»[1545]. Так, например, в уста Зулейки вложена сентенция:

Счастлив мира обитатель
Только личностью своей[1546].

Эта мудрость, обычно цитируемая как утверждение, предстает в ином свете, если учитывать ответную реплику Хатема:

Да, я слышал это мненье,
Но иначе я скажу:
Счастье, радость, утешенье —
Все в Зулейке нахожу.
Чуть она мне улыбнется,
Мне себя дороже нет.
Чуть, нахмурясь, отвернется —
Потерял себя и след[1547].

С наслаждением собственной личностью все, оказывается, не так просто. Если ты влюблен, то тебе мало своей личности – ты хочешь быть рядом с любимой. Лишь она придает ценность твоему Я. Стоит ей уйти, теряешься и ты сам. Для влюбленных личность – это тоже одна из тех вещей, которыми лучше наслаждаться вдвоем, а не в одиночку.

В этом цикле находят отражение размышления Гёте о связи поэзии и жизни.