Гёте. Жизнь как произведение искусства

После первого знакомства она приглашает его еще раз. «В конце о ней следует сказать то же, – пишет он в письме Шарлотте, – что Одиссей говорит о Скиллиной скале: “Мимо нее ни один мореходец не мог невредимо // С легким пройти кораблем”»[773]. Госпожа фон Бранкони прославилась благодаря своей красоте: ее почитали, ее боготворили. Гёте увидел ее силуэт в книге Лафатера, что и пробудило в нем любопытство, и, оказавшись в Лозанне, он нанес визит знаменитой красавице. Бранкони была фавориткой наследного принца Брауншвейгского, что, в соответствии с нравами того времени, ничуть не вредило ее репутации. Она жила попеременно то в Лозанне, то в своем поместье под Хальберштадтом, где Гёте также навещал ее впоследствии. Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы не поддаться чарам Антонии, и его принципы чистоты подверглись серьезному испытанию – сначала в Лозанне, а год спустя, в 1780 году, в Веймаре, когда Бранкони нанесла ему ответный визит. В одном из писем к Лафатеру этого периода Гёте пишет: «На твой вопрос о красавице ответить не могу. Я по отношению к ней вел себя так, как вел бы себя с княгиней или святой. И пусть это всего лишь самообман, мне бы не хотелось осквернять такой образ связью, вызванной мимолетным вожделением. И сохрани нас бог от серьезных уз, в которых бы она вынула из меня всю душу»[774].

В переписке с Шарлоттой фон Штейн Гёте несколько иначе представляет свои старания сохранить внутреннюю чистоту и свободу от «мимолетных вожделений». Мысли о ней, пишет он Шарлотте в день посещения Бранкони, оберегают его от других красавиц. «Эта красивая женщина займет сегодня весь мой день <…>. Она всегда красива, очень красива, но мне кажется, только если бы не было Вас, моя дорогая, только тогда мое сердце могло бы тронуть другое существо»[775]. Разумеется, Бранкони «тронула» его сердце. Он страшно взволнован и лишь с огромным трудом сохраняет самообладание. Когда Бранкони уезжает, он посылает ей несколько строк, которые о многом говорят и о многом умалчивают: «Лишь теперь я чувствую, что Вы были здесь, как вино чувствуют лишь некоторое время спустя после того, как оно было выпито. Рядом с Вами возникает желание иметь больше глаз, ушей и ума, чтобы только видеть и суметь осознать и постичь, что небу, после столь многих неудачных попыток, все же было угодно создать нечто подобное Вам и что ему это удалось. Мне следовало бы и дальше <…> говорить этими мнимыми преувеличениями <…>, но коль скоро и это, как принято говорить, выходит за рамки приличий, я прекращаю, оставляя лучшее при себе»[776].

Вернувшись домой, Гёте вместе с герцогом отправляется в Ильменау по делам Горнорудной комиссии и там прекрасным ясным августовским вечером поднимается на вершину горы Кикельхан, где остается ночевать в охотничьем домике. Оттуда он пишет Шарлотте фон Штейн, предается сладким воспоминаниям о ней и признается ей в своем одиночестве, в которое он «укутывается», дабы избежать «желаний и неизбывного смятения чувств»[777]. О том, что здесь же его настигает письмо от Бранкони, он умалчивает; чуть позже он пишет в ответ: «Ваше письмо не могло прийти ко мне более прекрасным и торжественным образом»; у него такое чувство, будто прямо перед ним пролетела «комета»[778].

«Смятение чувств»? Не потому ли, что его сердце разрывается между Шарлоттой и Бранкони? Этим неспокойным вечером на горе Кикельхан Гёте пишет самое свое удивительное стихотворение о прекрасном успокоении:

Горные вершины
Спят во тьме ночной,
Тихие долины
Полны свежей мглой;
Не пылит дорога,
Не дрожат листы…
Подожди немного —
Отдохнешь и ты![779]

Однако вернемся к путешествию в Швейцарию, начавшемуся год назад.