— Ну, а теперь о твоей встрече с человеком, который мог быть благословенным основателем…
— Но я никогда не говорил, будто он был нашим блаженным Лейбо…
— Конечно же нет, сын мой. Конечно же, нет. У меня есть отчет об этом случае, основанный исключительно на слухах, и я хотел бы, чтобы ты его прочитал, а затем или подтвердил, или исправил его. — Он достал свиток из своего ларца и протянул его Франциску. — Эта версия основана на рассказах путников, — добавил он. — Только ты можешь верно описать то, что произошло в действительности, поэтому я и хочу, чтобы ты как можно тщательнее отредактировал отчет.
— Конечно, мессир. На самом деле все было очень просто…
— Читай, читай! Потом мы поговорим об этом, ладно?
Толщина свитка правда, говорила о том, что этот отчет по слухам был далеко не прост. Вскоре это опасение подтвердилось, и Франциск ужаснулся.
— Ты побледнел, сын мой, — сказал постулатор. — Тебя что-то встревожило?
— Мессир, это… было вовсе не так!
— Но косвенным образом ты сам являешься автором этого отчета. Как же могло быть иначе? Разве ты не единственный свидетель?
Брат Франциск закрыл глаза и потер лоб. Он рассказывал послушникам сущую правду. Послушники пошептались между собой и рассказали эту историю путникам. Путники повторили ее другим путникам. И в конце концов… это! Ничего удивительного, что аббат Аркос строго запрещал любые разговоры. Лучше бы ему вообще никогда не заикаться о пилигриме!
— Он сказал мне всего несколько слов. Я видел его только один раз. Сперва он гонялся за мной с посохом, потом спросил дорогу в аббатство и начертал знаки на камне, под которым я обнаружил подземелье. После этого я никогда его больше не видел.
— И никакого нимба?
— Нет, мессир.
— И никакого небесного хора?
— Нет!
— А как насчет ковра из роз, которые выросли там, где он прошел?
— Нет-нет! Ничего подобного, мессир, — с трудом вымолвил монах.
— И он не написал свое имя на камне?
— Господь свидетель, мессир, он написал лишь те два знака. Я даже не знаю, что они означают.
— Ну ладно, — сказал постулатор. — Рассказы путников всегда преувеличены. Но я удивлен, откуда они все это взяли. Надеюсь, теперь ты расскажешь мне, как это было в действительности.
Рассказ брата Франциска оказался очень коротким. Агуэрра казался опечаленным. После глубокомысленного молчания он взял толстый свиток, дал ему прощальный щелчок и опустил в корзину для мусора.
— Так кончилось чудо номер семь, — проворчал он.
Франциск начал поспешно извиняться. Постулатор остановил его.
— Не думай больше об этом. У нас и без этого достаточно доказательств. Доподлинно известно о нескольких случаях мгновенного избавления от болезней, благодаря вмешательству блаженного. Это и на самом деле просто, причем хорошо подтверждено документами. На этом основании и был возбужден вопрос о канонизации. Конечно, им недостает поэтичности этой истории, но я почти рад, что она оказалась вымышленной… я рад за тебя. «Адвокаты дьявола» буквально распяли бы тебя, знаешь ли.
— Я никогда не говорил ничего похожего на…
— Понимаю, понимаю! Это все началось из-за убежища. Мы вновь открыли его вчера, между прочим.
У Франциска заблестели глаза.
— Вы… вы нашли что-нибудь еще, касающееся святого Лейбовича?
—
— Эта женщина во внешней комнате — Эмили Лейбович?
Агуэрра улыбнулся.
— Можем ли мы быть уверенными в этом? Я еще не знаю. Я верю, что это была она… да, верю, но я надеюсь уехать отсюда с доказательствами. Посмотрим, что мы еще откроем, посмотрим. Противная сторона также имеет веские доводы. Я не могу торопиться с выводами.
Несмотря на разочарование, вызванное рассказом брата Франциска о встрече с пилигримом, Агуэрра сохранил свою доброжелательность. До отъезда в Новый Рим он провел десять дней на месте археологических раскопок и оставил двух своих помощников для наблюдения за дальнейшими поисками. В день отъезда он навестил брата Франциска в скрипториуме.
— Мне сказали, что ты работаешь над документом, который должен увековечить найденные тобой реликвии, — сказал постулатор. — Если верить тому, что я слышал, будет очень приятно посмотреть на него.
Монах возразил, что это, мол, просто пустяк, но тут же принес пергамент. Он с таким нетерпением развертывал овечью шкуру, что руки его дрожали, и с радостью заметил, как брат Джерис наблюдает за ним — нахмурив брови и явно нервничая.
Монсеньор долго и пристально разглядывал пергамент.